— Идите в дэз. Идите по всем конторам, где могут быть
бумажки, подтверждающие ваше право на жилье. Без бумажки ты кто?
— Букашка, — пробормотал я.
— Вот. Хоть сто свидетелей приведи, которые с тобой в
квартире водку пили, обои клеили, новоселье обмывали. Но без бумажки ты никто,
и ни один суд тебя не защитит. Если знакомые журналюги есть — к ним обратись.
Может, посоветуют чего или статью напишут…
— Это раньше к статьям внимание было, — пробормотал Петр
Алексеевич. — Сейчас… только подтереться.
— С собакой странно, — сказал вдруг Давыдов. — Я все
допускаю. И что документы всюду подменили, и что обои переклеили, кафель
сменили. Но чтобы собака хозяина не признала? Взрослой брал?
— Щенком. В два месяца.
— Чушь какая-то. — Давыдов покачал головой. — Значит, другой
пес.
— Мой! Ну что же я, свою собаку не узнаю? Это для чужого
человека они на одно лицо…
Рация у Давыдова вновь запищала.
— Удачи… — сухо буркнул он, будто решив, что излишне
разоткровенничался. Надавил кнопку лифта. — Правда — она все равно дырочку
найдет…
— До свидания, — как-то очень неуместно произнес тот мент,
что прежде работал строителем.
Они погрузились в лифт, цепляясь друг за друга стволами
автоматов и как-то совершенно этого не замечая. Вот так и происходят несчастные
случаи…
— Кирилл, может, зайдешь, сто грамм выпьешь? — спросил Петр
Алексеевич. — На тебе лица нет…
Я покачал головой:
— Напиться-то я сегодня напьюсь, но не сейчас…
— Тебе есть где ночевать?
— Есть… наверное. Если у родителей теперь не прописаны
какие-нибудь таджикские беженцы…
Петр не улыбнулся.
Я тоже подумал, что ничего смешного в этих словах нет. Пожал
ему руку и вызвал лифт.
— Если что — всегда скажу, ты здесь жил! — сказал сосед. — И
дочка подтвердит, и супруга…
Я отметил слово «жил», хотя вряд ли Петр придавал ему
какое-то значение.
2
В квартире родителей таджикских беженцев не обнаружилось.
Наглых некрасивых девиц — тоже. Я достал из холодильника пакет промороженных
сосисок, пока они варились — полил цветы. Цветочкам повезло, я хоть и обещал
заезжать, но все ленился…
Может быть, цветы во всем виноваты? Они обладают
коллективным растительным разумом и древней магией…
Хихикнув, я пошел есть сосиски. Как ни странно, но
настроение у меня почему-то не упало окончательно, а, напротив, улучшалось с
каждой минутой.
Отобрали квартиру? А вот хрен! Никто ее не отберет. Найдутся
«бумажки», найдутся свидетели, найдутся и нужные люди в прокуратуре, чтобы
«взять дело на контроль». В конце концов, отец у меня всю жизнь отработал
гинекологом, очень даже неплохим, и сколько через него прошло женщин-судей и
судейских жен… Помогут. В нашей стране прав не тот, на чьей стороне правда, а
тот, у кого друзей больше. А у меня и дело правое, и связи найдутся.
Зато будет, что потом вспомнить!
Успокаивая себя этими мыслями, я достал из холодильника
бутылку водки, выпил под сосиски сто граммов и спрятал обратно. Напиваться в
одиночку в мои планы не входило, а вот посоветоваться с умным человеком за
бутылкой, снять стресс — это будет очень даже к месту.
Прихватив телефон, я завалился на диван. К кому бы
напроситься или лучше кого позвать к себе? Такого, чтобы разговор не выродился
в пьяный треп ни о чем…
И тут телефон зазвонил сам.
— Алло? — настороженно спросил я. Не дай Бог, родители
вздумали позвонить мне домой и наткнулись на эту… лахудру…
— Кирилл? — раздался жизнерадостный голос. — Во, нашел я
тебя. Мобильник отключен, у тебя дома Анька рычит, что ты там больше не живешь…
ты что, совсем спятил, квартиру ей отдал и сам ушел?
— Анька? — доставая трубку, спросил я. Блин. Мобильник,
оказывается, сел. А зарядка оставалась в квартире…
— Ну а кто? Баба какая-то…
Все женщины в мире делились для Коти на «баб» и «даму». Бабы
— это все лица женского пола. Дама — это та баба, в которую он в данный момент
влюблен.
— Котя, ты не тараторь, — попросил я. — Тут такие дела, что
мне твой совет нужен…
— А мне — твой! — радостно сказал Котя. К кошачьим он был
совершенно равнодушен, но свое паспортное имя Константин почему-то не любил и с
детства с удовольствием откликался на Котю или Котенка. Обычно такие прозвища
прилипают к здоровенным неторопливым мужикам, относящимся к ним с иронией. Котя
же был невысоким, щуплым и подвижным до суетливости. Не Квазимодо, но и не
Аполлон, Котя, однако, обладал изрядным обаянием. Многие писаные красавцы,
пытавшиеся закадрить с ним на пару девиц, с удивлением убеждались, что самая
симпатичная неизменно предпочитала Котю. «Можно просто — Котенок», — с улыбкой
говорил он при знакомстве, и это почему-то не выглядело ни манерным, ни
фальшивым.
— Приезжай, — сказал я. — К родителям, адрес еще помнишь?
— Помню. — Котя поскучнел. — Слушай, я горю, мне статью надо
добить. Еще на два часа работы. Приезжай ты, а?
— А твоя дама против не будет? — спросил я.
— Все бабы — сволочи, — печально сказал Котя.
Понятно. Очередная дама перешла в категорию баб, не сумев
окольцевать моего слишком подвижного друга. А новой еще не появилось.
— Приеду, — вздохнул я. — Хотя отрываться от дивана…
— У меня коньячок есть хороший, — затараторил Котя. — Веский
довод, а?
— Да хрен с ним, с твоим коньяком… — вздохнул я. — Ладно,
сейчас приеду. Что прихватить?
— Ну ты же у нас умный, — ответил Котя. — Все что угодно,
кроме баб!
Вот так и получилось, что, лишившись квартиры, я отправился
пьянствовать с другом. Нормальный русский вариант развития событий, странно
было бы ожидать чего-то другого.
Котя жил в просторной двухкомнатной квартире в старом
сталинском доме на северо-западе. Временами в квартире было чисто и прибрано,
но сейчас, в отсутствие дамы, жилье постепенно превращалось в свойственный Коте
безалаберный бардак. Судя по пыли на подоконниках и немытой плите, с очередной
пассией Котя расстался не меньше недели назад.
При моем появлении Котя оторвался от компьютера, выставил на
стол бутылку коньяка — и впрямь приличный пятилетний «Арарат», — довольно потер
руки. Сказал:
— Теперь пойдет. А то без ста грамм рассказ не осилю, а в
одиночку не пью.
