Смущенный неудачей, исчерпав свои филологические ресурсы, я не знал, что делать дальше, когда Консель обратился; ко мне:
— Если хозяин позволит, я расскажу то же самое по-немецки.
— Как, ты говоришь по-немецки? — вскричал я.
— Как всякий фламандец. Если только хозяин не имеет ничего против…
— Пожалуйста, Консель! Говори скорей!
И Консель совершенно спокойно в третий раз повторил рассказ о всех наших приключениях. Но, несмотря на изысканность оборотов и ораторские приемы рассказчика, немецкий, язык также не имел успеха.
Наконец, прижатый к стене, я собрал в памяти обрывки школьных воспоминаний и начал тот же рассказ по-латыни. Цицерон
[18]
заткнул бы уши и выгнал меня на кухню, но все-таки я довел свою речь до конца.
Результат был такой же неудовлетворительный.
После неудачи этой последней попытки незнакомцы обменялись несколькими словами на своем непонятном языке и удалились, не ответив нам даже успокоительным жестом, который одинаков во всех странах и у всех народов.
Дверь закрылась за ними.
— Это подлость! — вскричал Нед Ленд, в двадцатый раз вскипая негодованием. — Как! С этими неучами говорят по-французски, по-английски, по-немецки, по-латыни, и ни один из них ни словом не отвечает!
— Успокойтесь, Нед, — сказал я взволнованному гарпунщику, — гневом делу не поможешь.
— Но вы понимаете, профессор, — ответил раздраженный канадец, — что мы тут сдохнем с голоду, в этой железной клетке!
— О, — с философским спокойствием возразил Консель, — еще не так скоро.
— Друзья мои, — сказал я, — не надо отчаиваться. Мы прошли и через худшие испытания. Не спешите осуждать капитана и экипаж этого корабля. Мы успеем еще составить себе о них мнение.
— Мое мнение уже сложилось окончательно, — заявил Нед Ленд. — Это негодяи!
— Отлично, но откуда они родом? — невозмутимо спросил Консель.
— Из страны негодяев!
— Милый Нед, эта страна недостаточно четко обозначена на географической карте, поэтому, признаюсь, мне трудно определить национальность этих людей. Можно только с уверенностью сказать, что они не англичане, не французы и не немцы. У меня сложилось впечатление, что начальник и его спутник родились в стране, расположенной под низкими градусами широты, — по внешности они похожи на южан. Но расовые особенности у них не настолько ярко выражены, чтобы можно было с уверенностью сказать, кто они — испанцы, турки, арабы или индусы. Язык их мне совершенно не известен.
— Вот как плохо не знать всех языков, — заметил Консель. — Насколько лучше было бы, если бы существовал один международный язык!
— Это ни к чему бы не привело, — возразил Нед Ленд. — Разве вы не видите, что у наших тюремщиков свой особый язык, придуманный для того, чтобы бесить честных людей, которым хочется есть? Во всех странах света понимают, что означает открытый рот, щелкающие зубы, движущиеся челюсти.
В Квебеке, в Париже, на Паумоту, у антиподов
[19]
— всюду этот жест обозначает одно и то же: я голоден, дайте мне поесть!
— О, — невозмутимо ответил Консель, — есть такие понятливые люди…
В это время дверь раскрылась, и в комнату вошел стюард
[20]
. Он принес нам одежду — куртки и брюки, сделанные из какой-то таинственной ткани.
Я поспешил одеться. Мои товарищи последовали моему примеру.
Тем временем стюард — немой, а может быть, и глухой — поставил на стол три прибора.
— Вот это дело! — сказал Консель. — Это приятное начало. — Посмотрим, — пробурчал злопамятный гарпунщик.
Воображаю, чем здесь кормят! Тресковой печенью, окуньим филе и бифштексом из морской собаки?
— Мы это скоро узнаем, — ответил Консель. Прикрытые серебряными колпаками блюда были симметрично расставлены на скатерти.
Мы уселись за стол. Несомненно, мы находились среди цивилизованных людей, и, если бы не электрическое освещение, можно было подумать, что мы в столовой отеля Адельфи в Ливерпуле или Гранд-отеля в Париже.
Впрочем, нужно отметить, что ни хлеба, ни вина не было вовсе.
Вода была свежей, прозрачной, но это была только вода, что весьма огорчило Неда.
Среди поданных нам кушаний я различил несколько отлично приготовленных рыбных блюд. Но зато об остальных блюдах я не мог сказать даже, к какому царству природы — растительному или животному — они принадлежат.
Обеденный сервиз был элегантен и красив. На каждой ложке, вилке, тарелке, салфетке и т. д. был выгравирован следующий девиз:
ПОДВИЖНЫЙ В ПОДВИЖНОМ
Н
Подвижный в подвижной среде! Этот девиз вполне подходил к подводному кораблю. Буква «Н» была, очевидно, инициалом загадочного подводного капитана.
Мед Ленд и Консель не утруждали себя размышлениями. Они жадно ели, и я не замедлил последовать их примеру.
Теперь я был спокоен за нашу участь. Я не сомневался, что хозяева не станут морить нас голодом.
Но все на этом свете проходит, даже голод людей, не евших в течение пятнадцати часов. Насытившись, мы почувствовали неодолимую тягу ко сну. Это была естественная реакция после долгой ночной борьбы со смертью.
— Право, я охотно соснул бы, — сказал Консель.
— Я уже сплю, — ответил Нед Ленд.
И оба мои спутника растянулись на устилавших пол каюты цыновках и мгновенно погрузились в глубокий сон.
Я не мог заснуть так легко, как они. Слишком много мыслей теснилось в моем мозгу, слишком много неразрешенных проблем волновало меня, слишком много образов мелькало предо мною. И глаза мои еще долго оставались открытыми.
Где мы находились? Какая странная сила увлекала нас? Я чувствовал, вернее, мне казалось, что я чувствую, как корабль погружается в бездну.
Кошмары преследовали меня. Предо мной мелькали в этих таинственных глубинах сонмы неизвестных животных, в чем-то родственных этому подводному кораблю, таких же огромных, таких же подвижных, таких же сильных, как и он.
Но вскоре образы потускнели, мозг погрузился в туман дремоты, и я заснул.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
НЕД ЛЕНД ВОЗМУЩЕН
Не знаю, сколько времени продолжался мой сон. Но, очевидно, он был очень долгим, так как, проснувшись, я почувствовал себя совершенно свежим и бодрым.
Я очнулся первым. Мои товарищи еще крепко спали.
