Правда освободит вас, но ее первое явление может вызвать у вас страшное раздражение.
Вам понравился бы Том
Том Порро, член группы старших управляющих, с которым я познакомилась в Сиэтле много лет назад, нравится всем. Он забавный, добродушный, откровенный, настоящий и умеет находить корень любой обсуждаемой проблемы. Метаболизм Тома вызывает у всех зависть. Кажется, на нем нет и унции жира. Ну да, мы ненавидим его за это. Его ум столь же компактный и эффектный.
Несколько лет назад Дон Обри, другой член той же группы, заразил Тома альпинизмом. Дон только скалил зубы, пока Том раз за разом ездил в знаменитый в Сиэтле магазин компании REI, продающий принадлежности для активных видов спорта. В конце концов он купил все, что нужно альпинисту, потратив на это столько времени, сколько согласна была вытерпеть его жена, осваивавшая тот же вид спорта. Собственно говоря, накануне запланированного совместного с Доном восхождения на гору Рейнер Том потратил 13 дней, занимаясь альпинизмом на Аляске.
Группа из четырех альпинистов, совершавших восхождение, решила разделиться. Дон и Джей Джей, опытная альпинистка, вышли на четыре часа раньше. Они планировали достичь базового лагеря, отдохнуть и встретить Тома и Майка, руководителя группы, горячим обедом. Около десяти утра на полпути к базовому лагерю Дон и Джей Джей вышли на ледник, где путь в обход расщелины был обозначен бамбуковыми шестами.
Заснеженный проход казался соблазнительно прямым и более коротким путем в базовый лагерь, снег – прочным. Однако после того как Дон тщательно обследовал темную расщелину, стало понятно, что дорога, отмеченная шестами, – это более разумный маршрут. Дон и Джей Джей двинулись длинным путем. Когда они пришли в базовый лагерь, погода стояла солнечная и ясная. День был великолепный.
Том и руководитель группы пришли на ледник около двух часов дня. Усевшись на снег, они вытащили из рюкзаков сандвичи. Том посмотрел на расщелину, потом на бамбуковые шесты. Он обсудил с Майком варианты дальнейшего пути. На этом участке подъема первым должен был идти Том. Проглотив последний кусок сандвича, он обернулся к Майку и сказал: «Выбираю заснеженный проход».
Том быстро двинулся вперед, не обвязавшись страховочным канатом. Майк надевал рюкзак и тут с ужасом увидел, как голова Тома исчезает из виду – снег под Томом обрушился.
Падая, Том видел стены из льда, при каждом ударе о которые он что-нибудь себе ломал. Ребро. Скулу под левым глазом. Еще одно ребро. Лодыжку. И снова ребро. При каждом ударе о ледяную стену Том задавал себе вопрос: «А не на этот ли раз я сверну себе шею? Сколько секунд мне еще оставаться в сознании?»
Том упал с высоты примерно семиэтажного здания. Не упади он на десятиметровый выступ льда, свалился бы еще глубже, да так там и остался бы. Чтобы вытащить его из глубокой, узкой расщелины, понадобилось несколько часов. При каждом рывке канатов вниз осыпались потоки снега. Спасатели беспокоились, как бы обрушение большой массы снега не прикончило Тома.
Когда Дон и Джей Джей по радио услышали о случившемся, спускаться с горы было уже поздно, так что они начали спуск только на следующий день. По пути вниз Дон сфотографировал расщелину. Уже внизу Дон и Джей Джей остановились у студии быстрой проявки и печати фотоснимков и получили фотографии. Когда они вошли в больничную палату Тома, первое, что тот сказал, было: «Эта расщелина возникла из ниоткуда».
Это стало моментом истины. За многие годы руководителям группы, где работали Дон и Том, довелось много раз вести разговоры по существу, но этот был, пожалуй, лучшей затравкой для следующей откровенной беседы. Дон сделал глубокий вдох и сказал: «Неплохо выглядишь, приятель. Чертовски рад, что ты жив. Но расщелина не возникла из ниоткуда. Заснеженный проход выглядел опасным и в десять утра. Посмотри на снимок. А ты оказался там четырьмя часами позднее. Через четыре часа интенсивного таяния снега под солнцем. И какого рожна ты утверждаешь, что не знал об опасности?»
Том выглядел ужасно. Поскольку одно из его глазных яблок провалилось глубоко в глазницу, он едва мог видеть снимки. Скосив глаз, Том то приближал фотографии к лицу, то отводил их подальше, пытаясь сфокусироваться. Примерно через минуту Том неестественно застыл. Совсем не так, как знакомый нам человек, страдающий от недостатка внимания. После долгого молчания Том прошелестел: «Боже всемогущий. И чего я будто бы не знал?»
На состоявшееся через два месяца собрание группы Том все же приковылял. Мы настояли на подробном, поэтапном разборе всего происшествия, и он был отрезвляющим и наглядным до тошноты, вызывал острое желание убежать домой и целовать детей. После того как Том ответил на все наши вопросы, он поделился с нами своим прозрением: «О, теперь я понимаю, что такое разговор по существу. Когда я летел в расщелину с высоты семиэтажного здания, у меня состоялся самый откровенный, самый жестокий в моей жизни разговор по существу. Он был коротким, но запоминающимся!»
Все мы рассмеялись, а Том продолжил: «В больнице мне пришлось лежать неподвижно, и за это время я хорошо подумал о некоторых вещах. Я понял, что путь, по которому я приблизился к расщелине, очень похож на мой образ жизни. Я бреду по ней шаг за шагом. Опустив голову. Не поднимая глаз. На это нет времени. Я просто двигаюсь. Шаг, шаг, еще шаг. А что там впереди? Простите, я слишком занят. Надо сделать много дел».
Мы согласно закивали. Мы знали Тома и знали самих себя. Большинство из нас не слишком отличались от Тома.
Затем Том спокойно прибавил: «Я едва не погиб».
Хотя поведение большинства из нас не создает угрозу для жизни, без этого понимания, столь дорогой ценой обретенного Томом, мы часто ставим под угрозу нашу карьеру и семью, когда во время встреч или дома, за кухонным столом, большую часть времени ведем себя так, как Том. Не слышим, что на самом деле говорят или просят другие. Да и собственным идеям не уделяем внимания. Вместо этого мы нанизываем, одно за другим, бессмысленные слова – и при этом сокрушаемся, что сегодня угнетающе походит на вчера.
Нервный прорыв
Помню Бет, несколько лет назад участвовавшую в одном из моих семинаров. Это было в январе. Группа собиралась в центре для посетителей Арборетума – Вашингтонского парка-дендрария в Сиэтле. Зимний пейзаж за окном настраивал на задумчивую расслабленность. Погрузившись в свои мысли, Бет большую часть дня сидела спокойно. В какой-то момент я сказала:
– Бет, не поделишься ли с нами размышлениями?
Она ответила спокойно, с мягким южным акцентом:
– Я думаю о своей жизни.
Мы ждали продолжения. И оно тут же последовало. Бет говорила так быстро, что едва успевала вздохнуть:
– В первый раз я вышла замуж, видимо, под влиянием биологических часов, которые задают шаблон правильности, своевременности и обязательности, а также предсказуемости брака. Он продлился четырнадцать лет. У нас, конечно, появилось двое детей. Потом – развод и новое замужество, оказавшееся катастрофой, такой же, какой бывает второй брак у каждого, кто развелся после пятнадцати, восемнадцати или двадцати двух лет совместной жизни. Становишься немного безумной, только не понимаешь этого. Думаешь, что очень многому научилась и теперь знаешь, чего на самом деле хочешь – или, по крайней мере, чего не хочешь. И тут появляется этот человек. Он говорит тебе, что вы вечно будете вместе, и ваше тело пробуждается: чувствуешь себя привлекательной, осознаёшь, что тебя ценят, жизнь снова будоражит тебя. Ну и что с того, что он намного моложе и что все друзья и все книги предупреждают о том, что решаться слишком рано, что нужен год-другой на раздумья, нужны отношения с несколькими мужчинами, что ты слишком спешишь и так далее? Ты настолько заворожена его взглядом! К тому же он, кажется, понимает, что делает, а быть влюбленной или снова испытывать влечение – это так замечательно, что бросаешься вперед сломя голову и выходишь за него замуж. А потом проходит неделя-другая, может быть, месяц – и понимаешь, что очарование рассеялось. То есть я хочу сказать, что все друзья, все книги и статьи говорили правильные вещи. Ведь он даже не знает слов твоих любимых песен. Но на то, чтобы расстаться, уходит еще год, а то и два. Снова развод, а потом встречаешь наконец человека, который уж точно тебе подходит, выходишь за него замуж. И не понимаешь, что однажды утром, за две недели до Рождества, когда за чашкой кофе читаешь газету в своем уютном доме, где живешь с замечательным мужем, тебя внезапно посетит ужасающая мысль о том, что точно так же и будешь жить до смертного часа. Тут-то и осознаёшь, что лучше, пожалуй, пристегнуться ремнем безопасности, потому что в углу за рождественской елкой прячется безумие, а мысль о том, что все это – часть обычного распорядка, просто бесит тебя. Понимаете, наваливается весь этот кошмар, который называют кризисом среднего возраста, и с тобой, как обычно, это происходит вовремя. Я поневоле пунктуальна.
