К счастью, электричка задержалась, и Филипп приехал домой поздно. Девочки уже спали. Когда я рассказала ему о случившемся, он задумался. (Больше всего люблю своего мужа за то, что он никогда не говорит: «Ну я же тебя предупреждал!»)
– Если мы будем питаться, как французы, это пойдет на пользу и нам, и детям, – наконец сказал он, – но нельзя внедрять новое, наказывая их. Твои правила – хорошая идея, но как ты научишь их есть с удовольствием, если будешь слишком строга? Еда должна быть приятной. Необязательно придумывать что-то необыкновенное, просто это должно им нравиться.
Филипп сразу понял, в чем моя ошибка. Мне казалось, что я пытаюсь установить новый режим. Однако на деле это выглядело как попытка доказать «кто в доме главный». Я поняла, что воспринимаю правила излишне прямолинейно. Моя настойчивость стала разновидностью эмоционального насилия, демонстрирующего полное неуважение к личности. Я вспомнила одну из своих любимых книг по воспитанию: «Позитивная дисциплина» Джейн Нельсен. Моя ошибка состоит в том, что раньше я позволяла детям все, а теперь попыталась компенсировать собственную слабость чрезмерно авторитарным подходом – суровым, властным и жестоким. Надо внушать детям уважение к себе, быть твердой, но ласковой, подбадривать их.
Теперь мне понятно, что в тот первый день я нарушила основы основ французской гастрономической культуры: 1) еда должна сопровождаться приятным общением; 2) еда должна быть вкусной. Не надо было готовить кабачок, который они так не любили. Не мешало бы проявить больше гибкости.
«Вот почему эти правила нигде не записаны, – наконец поняла я, – ведь это привычки, ритуалы, а не жесткая система». Я вспомнила слова школьной учительницы: правила существуют не для того, чтобы уничтожить личные предпочтения, а для того, чтобы сформировать индивидуальные вкусы. Детям необходимо разностороннее воспитание, им нужно пробовать разную еду. Но мне никогда не достичь цели, если я буду запихивать в своих детей порции овощей, которые они ненавидят.
Итак, моя затея терпела крах. После столь неудачного начала эксперимента я умыла руки. Рождество на носу, и у меня нет сил начинать все сначала. Погода стояла под стать моему настроению: холодная, дождливая, противная. Я чувствовала себя ужасно одиноко и жалела о том, что заставила свою семью притащиться во Францию. О чем только я думала? Здесь даже снега нет, на Рождество нас ждал дождь. Я часами висела на телефоне, разговаривая со своей сестрой, которая жила в Монреале: она безуспешно пыталась меня подбодрить. Единственным светлым пятном во всей этой безнадеге была радость, с которой мои дочери ждали свое первое семейное Рождество во Франции. Мы еще никогда не приезжали во Францию на Рождество: нам с Филиппом не удавалось отпроситься с работы. Девочки были в восторге от того, что увидят за одним столом всех своих многочисленных двоюродных и троюродных братьев и сестер. Они рвались помочь приготовить угощение для праздничного ужина, который устраивала их тетя Моник (наше участие в ужине из семи блюд ограничивалось закусками), с удовольствием ходили со мной на рынок купить то, чего не хватило в последний момент. Мы даже вместе пошли на ферму – в последний раз перед Рождеством. Как обычно, девочки побежали смотреть на животных, а я отправилась забирать наши продуктовые корзины. Любимца Софи и Клер – поросенка Артура – к сожалению, не оказалось на ферме… (Юбер сказал, что он «уехал в Канаду», и весело мне подмигнул.)
Даже без снега Рождество оказалось чудесным. Вся деревня светилась праздничными огнями, витрины магазинов были изысканно украшены. Глядя, как девочки прижимают носы к витринам, я поняла, почему во Франции это называется «faire du lèche-vitrines» («облизывать витрины»). Детям удалось даже пообщаться с Санта-Клаусом (во Франции его называют Père Noël – дословно «Папа Рождество»): каждый год за пару дней до Рождества все дети ждут его на пристани, толпясь на старых каменных мостках. Санта выплывает на ялике из-за скал, ребята спешат ему навстречу, признаются в своих маленьких грехах и требуют подарки, а волны плещутся у их ног. Потом Санта уплывает. После встречи с ним Софи и Клер пришли домой, светясь от счастья: французский Санта-Клаус был куда волшебнее, чем канадский из торгового центра.
Настал канун Рождества: в этот день во Франции традиционно устраивают семейный ужин. Мои сожаления по поводу переезда сюда чуть-чуть (но лишь чуть-чуть) утихли. Я по привычке волновалась, как девочки будут вести себя за столом, ведь празднование наверняка затянется до поздней ночи, и присутствовать на нем будут почти все родственники Филиппа, даже самые дальние. Филипп старался меня приободрить.
– Попробуй расслабиться, – уговаривал он, – если девочки поймут, что ты нервничаешь, они тоже будут нервничать. А если увидят, что ты пробуешь новые блюда, наверняка тоже захотят попробовать. Они увидят, что все их друзья и родные с удовольствием едят за столом, и им будет намного легче.
Я старалась ему верить. И действительно, когда мы приехали в дом Моник, который уже был полон гостей и оживленных разговоров, все оказалось проще, чем мы думали. Там было человек тридцать, одни только приветствия и поцелуи заняли не меньше получаса, так что я сразу потеряла из виду Клер и Софи – их взяли под крылышко старшие братья и сестры и отвели к детскому столу. Я решила, что не стану думать о том, как они там едят. Кажется, никто из французов вообще не волновался по этому поводу: детей было слишком много, чтобы следить за каждым (еще одно преимущество большой семьи). Начали разносить закуски на подносах: карпаччо из морских гребешков, копченую лососину (крошечные кусочки лосося в маленьких овальных судках со сливочным лимонным соусом), а также tarte verrines aux agrumes (маленькие стаканчики с лимонным муссом).
Ужин прошел гораздо спокойнее, чем я предполагала. Видимо, столовые школы и сада научили моих детей гораздо большему, чем я дома: они гордо сидели на своих стульчиках, «как большие». И хотя девочки отказались от фуа-гра, тающую во рту цесарку уплетали за обе щеки. Больше они почти ничего не съели, но этого, кажется, никто и не заметил.
Как в гостях у Хуго и Вирджинии, дети убежали играть, оставив взрослых за разговорами. После сырной тарелки, достойной отеля «Ритц» (Моник нарезала сыры специальным сырным ножом и вкатила поднос на специальной сырной тележке), дети и взрослые вновь воссоединились, чтобы попробовать рождественский торт – bûche de Noël. Это торт в виде полена, у которого есть и кора (шоколадная глазурь), и листья остролиста с ягодками (марципан), и даже снег (сахарная пудра). Как самая маленькая из присутствующих (малышей до года уже уложили спать) Клер получила первый кусочек, ей было приятно всеобщее внимание. Я думала, что часов в десять Клер устроит истерику, но она каким-то чудом держалась. Во-первых, благодаря тому, что из кухни выносили все новые и новые угощения – одно аппетитнее другого. Во-вторых, потому что другие дети вели себя так, будто ничего особенного не происходит. К полуночи я начала беспокоиться, не пора ли детям спать. Но мое стремление соблюсти режим сна, которое французы, видимо, считали пуританской фанатичностью, находило отпор у родственников Филиппа («Ну разве можно укладывать их сейчас? Они же пропустят самое интересное!»).
