– Я знаю, – ответил он, глядя на песок. Остановился, поднял и положил в карман ракушку. В коллекции Софи их был уже миллион.
– Прости, – я начала извиняться, но осеклась. В кои-то веки не могла найти подходящих слов.
Филипп повернулся и пошел к дому. Я за ним.
– Пойдем к воде, – предложила я.
– Нет, – ответил он, не останавливаясь. – Ты знала, что я не хотел переезжать, и знаешь, что теперь не смогу быть счастлив в Ванкувере.
Мне стало нехорошо. Я бежала за ним.
– Мы же договорились, что едем сюда всего на год, – бормотала я ему в спину.
– Девочкам здесь нравится, – твердил он, – нельзя вот так ставить на них эксперименты! Таскать туда-сюда по каждому твоему капризу.
– Это был не каприз, – оправдывалась я. – Но я не смогу тут жить. Мне никогда не стать здесь своей! И ты знаешь, что во Франции мы не найдем работу. А в Ванкувере никто не будет вечно держать за нами места.
Он ничего не ответил, медленно повернулся и долго глядел себе под ноги.
– Ладно, – наконец сказал он, – я тоже скучал по горам. И по бейглам с мягким сыром.
* * *
Мы не сразу сообщили новость родным. Родители Филиппа расстроились, но не слишком удивились, – они же предупреждали, что нам трудно будет прижиться в деревне. Пьер, «возлюбленный» Софи, горевал. Сандрин с Эриком обрадовались приглашению навестить нас в Ванкувере. Новость быстро разнеслась по деревне. Местные жители стали заходить в гости, останавливали меня на рынке, чтобы пожелать удачи. Я была удивлена и трон у та.
Труднее всего было Софи. Она почти забыла Ванкувер и была очень довольна новой жизнью. Они с Мари построили свой уютный мирок, как свойственно детям, когда у них появляется первый лучший друг, «родственная душа». Я знала, что прощание разобьет ей сердце.
А вот Клер спокойно восприняла новость. Отчасти потому, что не понимала толком, что происходит, – единственной реакцией с ее стороны было волнение из-за предстоящего перелета. Ее веселость и свойственная маленьким детям самодостаточность поддерживали всех нас, когда мы собирали вещи. За время, проведенное во Франции, вещей накопилось не так уж много. Кое-что мы раздали, а то, что осталось, уместилось в четыре чемодана.
Погода будто подчеркивала наше настроение. Мы планировали уехать в конце июля, надеясь, что Франция запомнится нам солнышком и долгими днями на пляже. Но начались дожди – шквальные ливни, они шли двадцать семь дней подряд – новый рекорд для Бретани. Похолодало, серые тучи висели низко над землей – точь-в-точь ванкуверская погода. Это был один из самых долгих и унылых месяцев в нашей жизни. Мы целые дни проводили на кухне за приготовлением и поеданием всяких вкусных вещей. Почти каждый день заходил отец Филиппа и приносил местные деликатесы: паштет с острыми горошинами зеленого перца, сидр, мидии (которые я полюбила), крабов. Жанин вообще переехала к нам на пару недель – пекла домашние пироги и готовила любимые блюда нашей семьи, например, кролика с черносливом. А я научилась варить варенье: несмотря на плохую погоду, созрел урожай фруктов, и мы помогали Сандрин и Эрику собрать мирабель, а потом два чудесных дня провели на кухне: мешали варенье длинным половником, раскладывали его по банкам, отмывали липкие кастрюли.
За два дня до нашего отъезда выглянуло солнце. И как раз вовремя – родители Филиппа устроили семейный обед. Это была летняя традиция, шанс повидать всех родственников. Раньше такой обед устраивали, когда мы приезжали из Ванкувера. На этот раз все приедут попрощаться с нами.
Готовились к празднику тщательнее обычного. Позади дома поставили два шатра, стеклянные двери гостиной раскрыли нараспашку – образовалось вдвое большее пространство. На траве поставили пять столов – ожидалось почти сорок человек. Жанин принесла свои льняные скатерти, а девочки нарвали в саду цветов и веточек лаванды для украшения.
Празднество начиналось в полдень. Вскоре после двенадцати стали сходиться гости – двоюродные братья и сестры Филиппа с детьми, тети, дяди, почти все родственники прибыли к нам. Некоторые его старые друзья ехали несколько часов на машине, чтобы повидать нас. Пришли и новые друзья из деревни. Всем предлагали шампанское и легкие закуски, которые приготовила тетя Моник. За стол сели только в два часа (разумеется, Жанин так и планировала, прекрасно зная своих родственников).
Стол ломился от разнообразных бретонских яств. Жанин попросила шеф-повара местного отеля (в котором было всего десять номеров) приготовить для нас свое коронное блюдо – «terrine de poisson» (когда я забирала его, шеф с гордостью сообщил, что это легкий рыбный мусс с «благородными водорослями»). Морские гребешки из соседней бухты мы купили на рынке у хозяина нашей любимой рыбной лавки. Юбер и Жозеф принесли салат и сыры, а маленькие головки козьего сыра, который мы так любили, привезли с фермы на побережье. До десерта добрались лишь к половине четвертого – это был «far breton» (пирог со сливами, вымоченными в бренди) и пряно-сладкие мини-пирожные из традиционных видов муки: спельтовой, гречишной и каштановой.
Хотя французы непрерывно болтают за столом, они редко произносят тосты и речи. Но сегодня Эрик набрался храбрости и выступил перед гостями.
– Куда бы мы ни поехали, вернемся или нет – в душе мы всегда бретонцы, – с улыбкой сказал он. И произнес тост: «Toujours le vin sent son terroir». Позже, когда мы прогуливались по пляжу (семейный ритуал, который приходится как нельзя кстати после нескольких часов сидения за столом), Филипп попытался объяснить мне смысл этой фразы:
– «Хорошее вино хранит аромат и вкус той земли, где оно произведено». Так и люди: место, откуда мы родом, живет в нас. Куда бы мы ни отправились, в нас всегда будет немного Бретани.
Ванкувер поднимает настроение, даже если ты совсем не в духе. Когда мы пролетали над городом, окруженным горами и океаном, Филипп заметно приободрился, видимо, представив, как поднимается на одну из заснеженных вершин. И у меня на душе потеплело: я представила, что совсем скоро съем свежий теплый бейгл с кунжутом, щедро намазанный мягким сыром. Даже Софи повеселела, когда мы пошли в гости к ее старым подругам. Их очаровал ее французский акцент, безупречные манеры, даже одежда: за год наша девчонка-сорванец превратилась в настоящую барышню.
А вот Клер пришлось сложнее. По ее ошеломленным глазам было видно, что она растеряна и не понимает, почему все вокруг говорят на «новом» языке. Поначалу она даже хмурилась и кричала «Non, Maman!», стоило мне заговорить с ней по-английски. Ей приходилось прислушиваться к незнакомой речи, и это отнимало все ее силы; она вдруг вернулась в младенчество и никак не могла от меня оторваться. Август обещал быть длинным.
Да что уж там: даже мне трудно было приспособиться. Я так скучала по «удобным» канадским супермаркетам, но оказалось, что это ужасно утомительно: сначала надо было доехать (не помнила я, чтобы раньше в Ванкувере были такие пробки!), найти место на парковке, затем долго бродить вдоль нескончаемых рядов полок, стоять в очереди в кассу, загрузить все в машину и добраться домой. Я поняла, что покупки на рынке занимали гораздо меньше времени – вдобавок у меня была возможность размять ноги, побыть на свежем воздухе и пообщаться с людьми. Да и продукты, которые мы покупали в супермаркете, были далеко не такими свежими, как во Франции. Филипп даже выругался, когда мы распаковали цыпленка. Целый год мы ели фермерских цыплят, и я оторопела, почувствовав неприятный запах, увидев слишком гладкую, скользкую кожу – как будто птица слишком долго лежала завернутой в целлофан. После жарки она оказалась безвкусной, какой-то водянистой. Даже «органические» цыплята пахли так же, хоть и стоили втрое дороже. Филиппа все это настолько взбесило, что он пригрозил стать вегетарианцем и начал искать другое место, где можно купить мясо и птицу. В конце концов мы нашли мясника, который брал цыплят на меннонитской ферме. Вот уж не думала, что буду скучать по нашему деревенскому рынку.
