– Что делали там коллеги из правопорядка? – спросил Бекстрём.
– Они перегородили Эспланаден, поскольку пикет готовил операцию в квартире в ста метрах вверх по улице. В связи с сигналом о подозрительной личности, которая якобы имела отношение к стрельбе и ограблению в Бромме пару дней назад.
– Время, – сказал Бекстрём. – Что нам это дает по времени?
– Во-первых, что все наверняка происходило после половины одиннадцатого вечером в среду 14 мая. Никакой другой возможности не существует. Операция началась именно тогда, и для начала коллеги из правопорядка попытались оцепить район.
– Он и его псина, пожалуй, простояли там полчаса, – проворчал Бекстрём. – Откуда такая уверенность, что они не сделали этого?
– Абсолютно уверенным, конечно, нельзя быть, – согласился Альм. – Мне известно только то, что он говорит, а я просидел и проболтал с ним об этом два часа.
– И что он говорит? – спросил Бекстрём. – Было бы интересно узнать.
«И лучше до Рождества», – подумал он.
– По его словам, он ждет несколько минут, потом идет домой, видит Столхаммера, входящего в подъезд, ждет где-то минуту, лишь бы избежать общения с ним, потом сам входит в дом, на лифте поднимается на свой этаж. Как только он оказывается в квартире, звонит сыну. Со своего мобильного на его мобильный. Столь же любопытный, как все остальные, короче говоря, а сын уже находится на месте, на Эспланаден, поскольку газета получила информацию о том, что происходит. И значит, время без десяти одиннадцать согласно телефонной распечатке, полученной нами сегодня утром, – закончил Альм.
– Вот как, – сказал Бекстрём и с кислой миной посмотрел на инспектора. – А у этого старика есть стационарный телефон дома?
– Да, – подтвердил Альм, – и я понимаю, куда ты клонишь, Бекстрём. Сам я повторил только то, что он сказал мне.
– Интересно ведь, почему он звонил по мобильному, – сказал Бекстрём. – Обычный старикан. Почему мобильный?
– Он уже был у него в руке, когда он вошел в квартиру. Во всяком случае, так выходит по его словам, – заметил Альм. – Мне жаль, Бекстрём, – продолжил он без малейших признаков сожаления на лице. – Но большинство фактов все равно говорит в пользу версии Столхаммера. Что он покинул Даниэльссона в половине одиннадцатого, направился прямо домой и был у себя без четверти одиннадцать.
Бекстрём предложил сделать перерыв и размять ноги. Экспертам пришлось уйти. У них накопились важные дела. Тойвонен тоже воспользовался случаем и удалился. По какой-то причине он выглядел сейчас более радостным, чем когда пришел. Даже подмигнул ободряюще Бекстрёму, уходя.
– Мои поздравления, Бекстрём, – сказал Тойвонен. – Приятно видеть, что ты похож на самого себя.
22
«Еще один чокнутый свидетель, – подумал Бекстрём четверть часа спустя, когда он и его помощники собрались вновь. – В худшем случае ведь все могло обстоять так, что Столхаммер вернулся на Хасселстиген позднее ночью, убил и ограбил Даниэльссона. Что и можно можно ожидать от такого, как Столис. Сидел дома на Йернвегсгатан и философствовал относительно последней капли, когда внезапно алкоголь стукнул ему в голову и до него дошло, что двадцать тысяч в два раза больше, чем десять. После чего он нетвердой походкой вернулся домой к Даниэльссону и предложил продолжить вечеринку. Надел на себя его дождевик, тапки и перчатки для мытья посуды и отмолотил старого приятеля его же собственной крышкой от кастрюли. Так все вполне могло произойти».
– Какие есть мнения? – спросил Бекстрём и обвел взглядом пятерых сотрудников, которые остались в комнате.
«Пятеро мало что знающих, если спросить меня. Русская, молодая черная курица, мужененавистница-лесбиянка, качок, Деревянная Башка и просто проклятие для любого руководителя».
– Я в любом случае не хотела бы выпускать Столхаммера, – сказала Анника Карлссон и ободряюще улыбнулась своему шефу.
«И это я слышу от мужененавистницы-лесбиянки», – подумал Бекстрём.
– Пожалуй, выглядит немного странным, что другой преступник появился дома у Даниэльссона точно в то время, когда Столхаммер ушел оттуда. И Карлссон посмотрела на Альма.
– Убийца, возможно, стоял и ждал, когда тот сделает это, – предположил Альм. – Уйдет, я имею в виду, чтобы остаться наедине со своей жертвой.
– И он впустил его тоже, – не унималась инспектор Карлссон. – А подобное в таком случае означает, что это был кто-то из старых друзей Даниэльссона. Мы успели проверить их, кстати?
– Занимаемся, – ответил Альм и пожал плечами.
– Я, конечно, тоже склонна согласиться с Бекстрёмом и Анникой, – поддержала коллегу Надя Хегберг. – Когда растешь в бывшем Советском Союзе, как я, перестаешь верить в случайности, а у нас в любом случае нет никаких данных о том, что за квартирой Даниэльссона кто-то наблюдал. Я также не в восторге и от нашего свидетеля. Откуда такая уверенность, что он видел именно Столхаммера? Того самого человека, которого, похоже, сильно недолюбливает. Нельзя ведь, наверное, исключить, что он выдает желаемое за действительное? Опять же его звонок сыну перед одиннадцатью вовсе не обязательно имеет отношение к нашему делу. Вполне возможно, его просто заинтересовали полицейские, увиденные им на Эспланаден. Пожалуй, он захотел намекнуть сыну об этом, а вдруг там происходит что-то интересное. Сын ведь газетный фотограф. Почему он позвонил по мобильному, если уже находился дома? Тоже ведь странно. Данный свидетель мне не кажется слишком надежным.
«Лесбиянка плюс русская, – подумал Бекстрём. – Хотя хитрая русская».
– По-моему, мы не продвинемся в этом дальше. Во всяком случае, сейчас, – прервал обсуждение Бекстрём. – Есть что-нибудь еще?
– В таком случае это должны быть другие старые друзья Даниэльссона, – сказал Альм. – О которых ты спрашивала, Анника.
– И что нам о них известно? – поинтересовался Бекстрём.
Десяток бывших «сольнских мальчишек», по словам Альма. Выросших, ходивших в школу и работавших в Сольне и Сундбюберге. Ровесники самого Даниэльссона или даже старше его, и, конечно, никак не типичные душегубы, если вспомнить об их возрасте.
– Давайте не забывать, что убийца, которому исполнилось шестьдесят, крайне необычное явление, – заметил Альм. – Это касается даже убийств так называемых пьяниц.
– Хотя по данному пункту у меня нет никаких проблем со Столхаммером, – возразил Бекстрём.
– Согласен, – кивнул Альм. – Чисто в статистическом и криминологическом смысле он лучший кандидат.
«Трус», – подумал Бекстрём.
– Сам я – полицейский, – сказал он. – А не статистик или криминолог.
– Старики, одинокие, слишком много пьют, жены оставили их, дети о них не вспоминают, – продолжил Альм. – Конечно, кое-кто из этой компании есть в полицейском регистре, главным образом за вождение в нетрезвом виде и за пьянку, один из них буянил в кабаке, и его судили за нанесение телесных повреждений, при этом ему было семьдесят, когда все случилось.
