– Не без этого, по линии матери, честно говоря, – солгал Бекстрём.
«Она была, по крайней мере, самой безрассудной женщиной во всем Седере», – подумал он.
– Я так и знала, – кивнула Анника Карлссон. – Я так и знала.
– Я очень набожен тоже, – сообщил Бекстрём и вздохнул. – Ничего странного, да будет тебе известно. Я был таким с самого детства и пронес мою веру через жизнь.
– Я знала это, Бекстрём. – Анника Карлссон с волнением посмотрела на своего шефа. – Я знала. Именно вера дает тебе силу. Совершенно необузданную энергию, которой ты обладаешь.
– Да, я понимаю, о чем ты, Анника, – сказал Бекстрём, подняв руку, чтобы остановить ее. – … Когда ты говоришь о моем отношении к окружающему миру. Дело ведь, к сожалению, обстоит так, что наша работа в конце концов вытягивает из нас все жилы, она дорого обходится и мне тоже. И я все чаще, как ни прискорбно, позволяю языку опережать мои мысли.
– Я рада, что мне удалось заглянуть за эту грань, – произнесла Анника Карлссон серьезно.
– Раз уж мы все равно коснулись столь щекотливых вещей, – сказал Бекстрём, – у меня самого есть тема, которую я хотел бы обсудить с тобой.
– Я слушаю, – отозвалась Анника.
– По-моему, ты излишне сурова с молодым Стигсоном.
– Да, но ты слышал ведь, как его понесло, когда он говорил о женщине… ну, с грудью, – сказала Анника Карлссон и на всякий случай показала на собственный бюст.
– Я знаю, – кивнул Бекстрём. – Чистая ахинея. Из худшего, что мне приходилось слышать на службе. Но, к сожалению, этому есть объяснение.
– О чем ты?
– Мне кажется, коллега Стигсон стал жертвой инцеста. В раннем детстве.
– Боже праведный. – Анника посмотрела на Бекстрёма широко раскрытыми глазами. – И он рассказал тебе об этом?
– Нет, – сказал Бекстрём, – о подобном они почти никогда не рассказывают, да будет тебе известно. Но я узнаю все явные признаки, и после того, как услышал его болтовню о соседке Даниэльссона, да, об Андерссон, той, с грудью, у меня почти не осталось сомнений, что он подвергся сексуальному насилию со стороны собственной матери. Меня нисколько не удивило бы, окажись сейчас, что мать Стигсона – точная копия нашей свидетельницы госпожи Андерссон.
– И что нам делать? – спросила Анника.
– Ждать, – сказал Бекстрём. – Нам надо помнить об этом, быть настороже и готовыми помочь, но ждать.
39
«Откуда они берутся, – подумал Бекстрём, когда закрыл дверь за своей гостьей. – Все эти придурочные бабы, одна глупее другой».
Примерно в то время, когда Бекстрём распрощался со своей коллегой Анникой Карлссон, Ханна и Аксель попробовали найти утешение в объятиях друг друга и оказались в постели Ханны.
Стоило Акселю войти в нее, для него все сразу же и закончилось. Не потому, что это было в первый раз, и не из-за того, что Ханна тянула по меньшей мере на восемь баллов. С данной частью своего бытия он разобрался еще в тринадцать лет. Все обстояло гораздо сложнее. Просто, пусть это и была его первая близость с Ханной, Аксель уже несколько часов не мог выбросить из головы женщину-полицейского по имени Магда Фернандес. Первую девицу на одиннадцать баллов в его жизни, хотя таких вроде бы и не могло существовать при десятибалльной шкале.
Потом он попробовал взять себя в руки и сделать новую попытку, но мысли о Магде, когда рядом лежала Ханна, помешали ему добиться реванша.
– Я ничего не понимаю, – сказал Аксель. – Такого никогда не случалось раньше, – добавил он, и единственным его желанием сейчас стало расплакаться и убежать.
– Ничего страшного, – попыталась ободрить его Ханна и провела ногтями по его обнаженной спине. Ты, скорее всего, еще не отошел от шока. – «Бедняга», – подумала она, поскольку это был не первый раз и в ее жизни тоже. – Знаешь, – продолжила девушка, – давай-ка поспим. А утром все будет нормально. Не велика трагедия.
Аксель полежал с закрытыми глазами и, как только решил, что Ханна заснула, тихо встал, неслышно оделся и выскользнул из квартиры.
«И слава богу, – подумала Ханна, услышав, как щелкнул замок входной двери. Жизнь продолжалась с Акселем или без него, и, кроме того, через несколько часов ее ждала школа. – Надо не забыть позвонить Магде, – напомнила она себе, прежде чем заснула. – Тогда мы сможем поболтать о дебрифинге, на который, по ее мнению, мне стоит сходить».
40
В четверг утром, через восемь дней после убийства Карла Даниэльссона, Ларс Долмандер по прозвищу Чебот дал о себе знать своему исповедальнику комиссару Тойвонену.
Чебот лично заявился в здание полиции. Он отказался разговаривать с кем-либо другим, кроме «моего старого приятеля Тойвонена». У него имелась важная информация об ограблении в Бромме, и Тойвонен был единственным стражем порядка, кому он доверял.
В последние десять лет беспробудного пьянства, все больше скатываясь по наклонной плоскости, Чебот старательно «стучал» полиции о всевозможных противоправных действиях. Не осталось уже ни одного преступника в Вестерортском округе, на которого он не донес бы по крайней мере однажды, и ему повезло, что уже на ранней стадии он решил иметь дело исключительно с Тойвоненом.
К настоящему времени он слишком опустился, чтобы зарабатывать на жизнь собственными преступлениями. Его пенсия по инвалидности обычно заканчивалась на следующий день после ее получения, а если он хотел дожить до следующей, ему не оставалось ничего иного, как продавать других, предоставляя новую и всегда одинаково «важную» информацию, а поскольку по крайней мере что-то из нее всегда по ценности соответствовало утверждениям Чебота, он по-прежнему пользовался доверием Тойвонена.
* * *
– Хорошо выглядишь, Чебот, – сказал Тойвонен.
«Весь в татуировках, как брюссельский ковер. Тридцати трех лет от роду, но остается только удивляться, почему парень еще жив», – подумал он.
– Я завязал с тяжелыми вещами, – признался Чебот. – Последний год только травку покуривал, да и потом, шнапс, конечно, а это ведь просто диетическая пища по сравнению со всем прочим дерьмом, которое приходилось потреблять за все годы.
– Вот как, – сказал Тойвонен. Сам он жил на мясе, фруктах и овощах. За исключением тех случаев, когда вместе с Ниеми и другими парнями из финской кавалерии заваливался в какое-нибудь питейное заведение и подтверждал свое происхождение.
– Я буду краток, – деловито кивнул Чебот. – Тебе, пожалуй, известно об ограблении инкассаторской машины в Бромме. В понедельник на прошлой неделе, когда расстреляли двух парней из охранной фирмы.
– Да, я слышал что-то такое, – подтвердил Тойвонен с кривой усмешкой.
– А вечером в тот же день кто-то завалил Кари Виртанена в Бергсхамре. Ток-Кари, или Токарева, как его называли. Ты знаешь, из русской пушки ТТ. Девятимиллиметрового автоматического пистолета, с которым он всегда ходил и еще имел привычку им размахивать.
