Она намекала на вчерашний разговор о мешках. Я ничего не ответил, но она видела, что я понимаю, о чем идет речь.
– Ты думал, что при отце меня нечего бояться, ты думал испугать меня своей болтливостью? Слушай, что я тебе говорю, змееныш! Я тебя исправлю так, что ты у меня шелковый будешь! Я буду беспрестанно смотреть за тобой, ты куска хлеба не съешь без моего спросу! И если ты пикнешь про меня что-нибудь отцу, я тебя так выдеру, что запомнишь надолго!
Я видел, что мне не под силу бороться с таким неприятелем, и молча покорился. Я исполнял все приказания миссис Бёрк, я свято хранил все ее тайны, я ничего не делал без ее позволения. Все это нисколько не смягчало ее. Целыми днями она изводила меня какой-нибудь работой. Когда Полли не спала, я должен был нянчиться с ней, когда она засыпала, меня посылали за чем-нибудь в лавку, или заставляли убирать комнату, или давали мне вощить нитки, которыми миссис Бёрк шила мешки. За целый день у меня не было свободной минутки. И за все мои труды меня даже не кормили. Отец давал каждое утро деньги на хозяйство, а миссис Бёрк тратила их себе на водку. Чтобы отец не узнал этого, она посылала меня покупать на пенни костей и рассказывала отцу, что это остатки наших обедов.
Однажды, помню, я купил ей огромную кость из бычьего ребра, которая вовсе не годилась для замышляемого ею обмана. Она ужасно рассердилась, ударила меня этой костью по голове и послала продать ее за полпенни. Я был страшно голоден, и куски мяса, прилипшие к кости, казались мне очень соблазнительными, хотя они совсем съежились и почернели; я попросил позволения обгрызть их, но она и того не позволила. Самой ей было нужно мало пищи: водка заменяла для нее всякую еду.
Она даже вмешивалась не в свое дело, чтобы лишить меня пищи. Отцу всегда было приготовлено к ужину какое-нибудь горячее кушанье, а так как я очень часто от завтрака до ужина не ел ничего, кроме корки хлеба, то надеялся получить от него подачку. Если миссис Бёрк видела, что отец дает мне что-нибудь со своей тарелки, она тотчас же вступала в дело:
– Ах, Боже мой, Джим, – говорила она, – пожалуйста, не кормите ребенка: он, право, объестся и заболеет! Он очень добрый мальчик, но ужасно жадный: сегодня за обедом я три раза накладывала ему такие огромные порции вареной баранины, что хватило бы на двоих!
– Экий негодяй! – сердито замечал отец. – А вертится тут да смотрит мне в рот, точно не ел целую неделю! Пошел спать, обжора, пока не бит.
Я ложился спать с пустым желудком, не смея произнести ни слова в свое оправдание.
Как-то раз миссис Бёрк сыграла со мной особенно гадкую штуку. К ней пришла в гости какая-то женщина, и они вместе пропили все деньги, которые отец оставил на обед и ужин. Когда гостья ушла, миссис Бёрк, протрезвев, начала трусить. Надо было откуда-нибудь достать денег отцу на ужин, но откуда? Все ее вещи, даже великолепная фарфоровая масленка, были давно заложены; ни денег, ни припасов ей никто не давал в долг. Она куда-то ушла из комнаты, потом вернулась через несколько минут в сильном унынии и начала плакать и причитать самым жалобным образом.
– Бедная я, несчастная, что мне делать! – рыдала она. – Скоро придет домой твой папа, голубчик Джимми, а я не могу приготовить ему ужин, и он до смерти изобьет меня! Несчастная я, одинокая женщина!
Я не мог равнодушно видеть слез, не мог выдержать слов «голубчик Джимми». Я подошел к миссис Бёрк, старался утешить ее и спрашивал, не могу ли чем-нибудь помочь ей.
– Это ты так только говоришь, Джимми, – жалобным голосом проговорила она, – а думаешь совсем другое. Да и правда, ты не можешь меня жалеть, потому что я всегда дурно обращалась с тобой! Ох, уж только бы миновала эта беда, я бы пальцем тебя никогда не тронула!
Смиренное раскаяние миссис Бёрк еще больше растрогало меня.
– Вы мне скажите только, чем вам помочь, я все сделаю! – с жаром уверял я, схватив ее веснушчатую руку.
– Помочь-то мне, конечно, можно, милый Джимми, только мне не хочется просить тебя об этом. Вот тебе, голубчик, полтора пенса, трать их, как хочешь.
Щедрость миссис Бёрк совсем ошеломила меня, и я стал еще больше упрашивать ее сказать мне, как помочь ей.
– Да видишь ли, душенька, – проговорила она наконец, – ты бы мог сказать папе, что я тебя послала купить на пенс анисового семени для ребенка и что ты потерял деньги. Ведь это не трудно, голубчик Джимми?
– А если отец поколотит меня за это?
– Полно, дружок! Как же это можно? Ведь я буду тут! Я скажу отцу, что на тебя налетел большой ротозей и толкнул тебя, что ты ни в чем не виноват! Он не станет тебя бить, будь в этом уверен! А теперь иди погуляй, купи себе, чего хочешь, на свои полтора пенса.
Я ушел, хотя на душе у меня было неспокойно, и вдоволь нагулялся. Я нарочно не торопился возвращаться домой, чтобы миссис Бёрк успела рассказать отцу историю о потерянных деньгах.
Не знаю, на много ли раньше меня вернулся домой отец, но когда я вошел, он уже стоял у дверей с ремнем в руке.
– Иди-ка сюда, негодник! – воскликнул он, хватая меня за ухо. – Куда ты девал мои деньги, говори сейчас!
– Я потерял их, папа, – проговорил я в страхе, глядя умоляющими глазами на миссис Бёрк.
– Потерял? Где же это ты их потерял?
– Да я шел купить семя для Полли, а большой мальчик наскочил на меня и вышиб их у меня из рук…
– И ты думаешь, я поверю твоим россказням! – закричал отец, бледный от гнева.
Меня не особенно удивило недоверие отца, но я был просто поражен, когда миссис Бёрк вдруг проговорила:
– Да, вот и мне он сказал то же самое! А спросите-ка у него, Джим, где он шатался до сих пор и отчего у него масляные пятна на переднике?
На моем переднике действительно были пятна от жирного пирожка, которым я полакомился за свои полтора пенса.
– Ах ты, дрянной воришка! – закричал отец. – Ты украл мои деньги и проел их!
– Да, я думаю, что это так, Джим, – сказала низкая женщина, – и я бы советовала вам задать ему хорошую порку!
Она стояла рядом, пока отец стегал меня до крови толстым кожаным ремнем. Насколько было возможно, я прокричал ему всю историю о деньгах, но он не слушал меня и бил, пока не устала рука. После порки меня заперли в заднюю комнату и оставили там в темноте до самой ночи. О, как я ненавидел в это время миссис Бёрк! Я был взбешен до того, что почти не чувствовал боли от кровавых рубцов, избороздивших мое тело. Я перебирал в уме все несчастья, какие только знал, и все их желал ей.
Но все напрасно. На другой день она вошла в нашу комнату добрая и веселая, как всегда, и всякий день входила такой же веселой, пока отец не повенчался с ней.
Свадьба их была очень тихая, никто в переулке ничего не знал о ней, и я вовсе не подозревал, какое важное событие готовится у нас. Однажды вечером отец вернулся домой вместе с миссис Бёрк; они привели с собой одного молодого человека, приятеля отца, и послали меня за бутылкой рома. Когда я принес ром, гость налил его в стаканы и стал поздравлять отца и миссис Бёрк и желать им всякого счастья. Меня это нисколько не интересовало, и я уже собирался уйти вон из комнаты, когда отец остановил меня.
