– Нужна вам на что-нибудь эта пуговица?
– Нет, а что?
– Да не худо бы пришить ее к моей куртке, там не было верхней пуговицы с тех пор, как я ее надел.
– Ну, чего ее вспоминать, эту грязную ветошь! Ты никогда больше не увидишь ее, Джимми.
– Никогда не увижу? – с притворным испугом воскликнул я. – Как же это? Куртка была хоть и плохонькая, а все же лучше, чем совсем остаться без куртки.
– Не беспокойся об этом, – сказала добрая женщина, гладя меня по голове, – у тебя будет куртка. Хорошо, кабы не было дела труднее твоей куртки.
– А что труднее? – спросил я с любопытством. – Разве панталоны труднее?
Вопрос мой сильно рассмешил старуху.
– Нет, и панталоны не беда, Джимми, – сказала она, вдоволь нахохотавшись. – Главная трудность в том, что мне теперь с тобой делать. Оставить у себя нельзя: ты сам знаешь, какая поднимется суматоха, если тебя найдут здесь!
– Конечно, мне нельзя здесь оставаться, я сам этого боюсь, – поспешил я ответить.
– Хорошо бы отдать его к кому-нибудь в учение, – спокойно произнесла Марта, продолжая, штопать чулок.
– Хорошо-то хорошо! Да кому отдать-то?
– Да я вот думала… только вы скажете: какое ж это ремесло…
– Что такое?
– Да отдать бы его в трубочисты к братцу Бельчеру, он ведь держит мальчиков!
– Превосходно! – с восторгом воскликнула миссис Уинкшип. – Вот это дело так дело! Правда, Джимми?
Я из вежливости ответил:
– Да-с, конечно!
Но на самом деле вовсе не разделял восхищения миссис Уинкшип. Конечно, если бы мне предложили сделаться трубочистом в прошлую ночь, когда я, голодный и прозябший, лежал на навозной куче, я, может быть, с радостью согласился бы; но для мальчика, сытно поужинавшего, сидевшего на мягком диване и одетого в мягкую фланель, лазанье по трубам вовсе не представлялось приятным занятием.
– Как я рада, что эта мысль пришла тебе в голову, душа моя! – продолжала восхищаться миссис Уинкшип. – Лучше этого ничего и выдумать нельзя. Во-первых, это ремесло, которому научиться легко и которым можно заработать деньги, и очень приличные деньги. Дик Бельчер прежде был такой же бедный мальчик, как Джимми! Во-вторых, он живет далеко отсюда, и, главное, занятие трубами так меняет человека, что родной отец не узнает его, даже если встретится с ним нос к носу. Ну, дело улажено. Завтра же утром, Марта, поезжай в карете в Кемберуэл и привези с собой Бельчера.
Глава XX. Я знакомлюсь с мистером и миссис Бельчер, с Сэмом и Пауком
Благодаря миссис Уинкшип, я мог бы спать в эту ночь очень удобно на мягком диване, под чистой простыней и теплым одеялом. Но на самом деле я очень долго не мог уснуть. Я все думал о той судьбе, какая мне готовилась, и чем больше я думал, тем меньше мне хотелось поступать в ученики к трубочисту. Я знал одного трубочиста, который жил в переулке Фрайнгпен; у него было двое учеников, и жизнь их представлялась нам, мальчикам, настоящим мучением.
Во-первых, ученики эти жили у мистера Пайка – так звали нашего трубочиста – очень недолго, они беспрестанно менялись и ни один из них не прожил у него и года. Обычно они или умирали, или убегали от него. На вид они все казались похожими друг на друга: все были грязные, черные, оборванные, со слабыми глазами, мигавшими и щурившимися при солнечном свете.
Среди мальчишек Фрайнгпенского переулка ходили самые ужасные слухи о жестокости мистера Пайка. Мы были уверены, что он приучает своих учеников влезать в трубы двумя способами: во-первых, один конец веревки он привязывает к языку ученика, другой держит в руках, стоя на крыше, и если ученик лезет недостаточно ловко или проворно, дергает со всех сил за этот конец. Во-вторых, он зажигает горсть стружек, пересыпанных перцем, в той печке, в трубе которой замешкается мальчик. Однажды он послал одного из своих учеников в трубу, и ученик не вернулся к нему вниз. Мы были убеждены, что мистер Пайк зажег слишком много стружек и зажарил мальчика живьем, хотя многие видели его недели две спустя в Шордиче и говорили, что он просто-напросто убежал.
Представляя себе все эти ужасы, я лежал без сна. Часы пробили двенадцать, потом час, потом два. Наконец я заснул и проспал до десяти часов. Миссис Уинкшип и Марта, вероятно, встали по своему обыкновению очень рано, они успели не только позавтракать, но и сходить в какую-то лавку готового платья.
Доказательство того, что они побывали в такой лавке, лежало у меня перед глазами: на стуле возле моей кровати разложены были чистая рубашка, носки, крепкая суконная куртка и красивые полосатые панталоны. Под стулом стояла пара сапог, несравненно лучше тех, какие выманил у меня мистер Берни, а на спинке стула висела фуражка. Я нисколько не сомневался в том, что все эти прекрасные вещи предназначались мне, и потому поспешил одеться и поздороваться с миссис Уинкшип. Добрая старушка очень обрадовалась, увидев меня в приличном наряде. Она принесла теплой воды, вымыла мне руки и лицо, причесала меня своей собственной щеткой и напомадила мне волосы своей помадой.
– Поглядись-ка теперь в зеркало, Джимми, – сказала она весело. – Видишь, какой ты молодец? Просто чудо!
– Это платье не очень похоже на то, которое носят трубочисты, – заметил я, с гордостью осматривая себя и втайне надеясь, что она придумала для меня другое занятие. – Мне не хотелось бы в такой одежде лезть в трубу!
– Еще бы! – ответила миссис Уинкшип. – Эту одежду ты можешь носить по праздникам, а для работы Бельчер даст тебе какие-нибудь лохмотья. Марта поехала в Кемберуэл и, должно быть, скоро вернется с самим Бельчером.
Марта, действительно, приехала вскоре после моего завтрака, но одна: у мистера Бельчера была работа на целый день, и он хотел приехать вечером в тележке на своей собственной лошади. Известие о тележке и лошади несколько успокоило меня: значит, во всяком случае мистер Бельчер не такой бедняк, как мистер Пайк.
Для безопасности я целый день пробыл в комнате. В сумерках приехал Бельчер. Он нисколько с виду не походил на трубочиста; он был белый, а не черный, одет в коричневое пальто и щегольскую шляпу. Лицо его было такое же бледное и рябое, как у Марты, желтые зубы его верхней челюсти покрывали нижние и все были на виду. Вообще он мне не понравился. Марта не говорила ему, зачем он нужен, и теперь, когда миссис Уинкшип сообщила ему, в чем дело, он остался не очень доволен.
– Сколько лет мальчику? – спросил он, оглядывая меня.
– Девять лет, десятый. Не слишком ли он мал?
– Напротив, велик. Нашему ремеслу лучше всего учиться, пока кости гибки. Какой он чистенький мальчик; жалко делать из него трубочиста!
– Кроме этого мы ничего не можем для него придумать. Возьмете вы его, Дик?
– Дела-то у меня идут плохо, – неохотно ответил мистер Бельчер, – да и не знаю, довольно ли он тонок для фабричных труб…
