После этого я весь вечер или ел, или придумывал, что бы поесть. Должно быть, мой желудок был уж совсем пуст. Я раз пять заходил к кухмистеру и съедал по двухпенсовой сосиске, а перед этим съел еще кусок хлеба с патокой и, в конце концов, купил себе на пенс шоколаду.
В заключение, когда я, собираясь на ночлег, стал считать свой капитал, оказалось, что я истратил не особенно много. Я купил себе пару крепких сапог, и у меня все еще осталось три шиллинга и шесть пенсов, не считая полусоверена, который я засунул под подкладку куртки, заколов ее булавкой.
И вот я стал настоящим вором. Впрочем, я твердо решил не повторять больше моего сегодняшнего преступления. Конечно, сделанного не вернуть, но никто, кроме меня, не знал этого и никогда не узнает. Я с утра стану придумывать, за что мне приняться. Когда у человека лежит в кармане тринадцать шиллингов и шесть пенсов, он может найти сотню способов прожить честно.
Да, конечно, можно было найти и тысячу способов прожить честно; но к стыду своему я должен сознаться, что не нашел ни одного. В тот «счастливый» вечер, когда мне удалось так легко приобрести кошелек, я пошел ночевать в съестную лавочку, где провел и прежнюю ночь. На следующее утро я встал с твердой решимостью жить честно. Но, конечно, прежде чем приняться за какое-нибудь дело, я должен был хорошенько обдумать свое положение. В этих мыслях и рассуждениях я провел все время до обеда.
После обеда я пошел прогуляться по Петикот-лейн и там остановился возле одного магазина, в окне которого был вывешен желтый шелковый платок, разрисованный синими птичьими глазами. Точно такой платок носил на шее отец. Я вошел в магазин и купил платок за три шиллинга и шесть пенсов. Рассудок говорил мне, что я делаю глупость, но я утешал себя мыслью, что купил платок в память об отце. Это вызвало во мне мысль о доме, мне стало грустно, и я выпил кружку пива, чтобы развеселиться.
Не знаю, должно быть, пиво это было очень крепким, или оно с непривычки так сильно подействовало на меня, но я вдруг пришел в такое возбужденное состояние, что с трудом мог себя сдерживать. Я совершенно перестал бояться своих врагов и был готов встретиться лицом к лицу даже с мистером Бельчером, конечно, если с ним не будет двухствольного ружья.
В эту минуту я проходил мимо маленького оружейного магазина, и мне пришло в голову, что человек, которого преследует весь свет, непременно должен ходить вооруженным. Я вошел в магазин и купил страшный с виду старый пистолет за два шиллинга и три пенса. Вечером я нашел, что ужасно неудобно таскать это оружие в кармане панталон, и потому продал его в ту же лавку за один шиллинг и четыре пенса. Таким образом мои дорого добытые восемнадцать шиллингов и четыре пенса все разошлись по мелочам. Я продал красивый шелковый платок с птицами за восемнадцать пенсов и через три дня стоял посреди улицы таким же бедняком, каким был в ту минуту, когда наблюдал за толстой леди, прислонясь к фонарному столбу против богатого фруктового магазина. И вот…
Впрочем, читатель сам легко догадается, как пошла моя жизнь. Труден только первый шаг – сделав его, я уже не останавливался. Я старался убедить себя в том, что я несчастный, всеми покинутый ребенок, что все меня преследуют и ненавидят, что я поневоле должен поступать нечестно, чтобы не умереть с голоду. При втором воровстве я уже жалел, что в кошельке нашлось всего только четыре шиллинга, а при третьем и сам не помню, что чувствовал, так как за ним скоро последовало четвертое, пятое и так далее.
Однако я недолго вел жизнь карманного вора, никак не больше двух месяцев. Сколько денег мне удалось украсть за это время, не помню, знаю только, что я разбогател до того, что смог взамен старой одежды, данной мне Ильфордской полицией, купить себе очень приличное платье. Я не ночевал больше в съестной лавочке, а поселился на улице Уентфорт.
Глава XXVI. Я знакомлюсь с Джорджем Гапкинсом, и он берет меня к себе в ученики
В один июльский вечер я прохаживался по Чипсайду. Так как у меня теперь был приличный костюм, я смело появлялся на больших, богатых улицах, поглядывая по сторонам с беззаботным видом мальчика, вышедшего погулять. Я заметил джентльмена, внимательно разглядывавшего что-то в чулочном магазине. Это был один из тех джентльменов, от которых карманным ворам хорошая пожива: он был так толст, что когда наклонился, фалды его сюртука сильно оттопырились и карман выставился самым соблазнительным образом.
Нельзя было упустить такого удобного случая. Я ощупал карман, в нем лежало что-то твердое четырехугольное. Я запустил в него руку и через секунду вытащил красивый кожаный бумажник. До сих пор мне удавалось таскать кошельки, деньги, просто положенные в карман, деньги, завернутые в бумагу, но ни разу не попадался мне под руку бумажник. Дрожа от восторга, я быстро свернул в соседнюю улицу, осторожно открыл бумажник при свете фонаря и увидел в нем несколько сложенных купюр и целую кучу золотых монет. Это так поразило меня, что я стоял секунд пять неподвижно, закрывая бумажник полой своей куртки и не зная, на что решиться. Вдруг чья-то рука легла на мое плечо.
– Не вздумай бежать, – произнес голос человека, явившегося как будто из-под земли, – от меня не убежишь.
Я готов был клясться, что никто не следовал за мной от Чипсайда; появление этого незнакомца как гром поразило меня. Я быстро бросил бумажник в водосточную трубу и повернулся, вполне уверенный, что меня задержал или полицейский, или обокраденный мной джентльмен. Но я ошибся: меня держал за ворот незнакомый мне господин, одетый очень нарядно, с блестящим перстнем на пальце. Он поднял брошенный мной бумажник и спокойно положил его к себе в карман, точно свою собственность.
– Правду говорят, что дуракам счастье, – заметил он, продолжая держать меня за ворот и увлекая за собой в темную улицу.
– Послушайте, сударь, – заговорил я жалобным голосом, не помня себя от страха, – ведь я нашел его, право, нашел, только он мне не нужен, возьмите его, коли хотите, может, вы его потеряли…
– Нашел, конечно, нашел! – насмешливо проговорил незнакомец. – Неужели же заработал! А ты на кого работаешь? – спросил он вдруг резким голосом, когда мы уже прошли пол-улицы.
«Он, должно быть, принимает меня за какого-нибудь честного мастерового», – мелькнуло у меня в голове.
– Я работаю, – проговорил я прерывающимся голосом, – у одного коробочника около Уайтчепеля.
– Что ты врешь! – вдруг сердитым голосом закричал незнакомец. – Сейчас говори правду! Ты живешь у Симмондса или у Тома Мертинса?
– Не знаю я никакого Симмондса и Мертинса! – закричал я, несколько оправившись от испуга. – Пустите меня, берите себе бумажник, только меня оставьте в покое.
– Я тебе сверну шею, если ты не станешь отвечать, – грозным голосом пообещал незнакомец. – Говори, на кого ты работаешь!
– Да ни на кого, сам на себя!
Незнакомец выпустил из рук воротник моей куртки и несколько секунд смотрел мне прямо в глаза.
– Послушай, мальчик, – сказал он, наклоняясь ко мне и говоря почти шепотом, – не думай, что меня можно обмануть. Говори правду: если у тебя есть хозяин, это не беда, если нет, скажи, и я, может быть, окажу тебе услугу.
