Очевидно, что эти результаты полностью противоречат нашим интуитивным догадкам. Что может быть слаще того момента, когда вы позволяете себе отвлечься от подготовки налоговой декларации, пусть всего лишь на несколько минут? Что может заставить вас отложить ложку в процессе поедания прекрасного вишневого мороженого от Ben и Jerrys, особенно когда вы предвкушали это удовольствие на протяжении всего дня? Для чего вылезать из теплой ванны и становиться ногами на холодный пол, чтобы налить себе новую порцию напитка? Гораздо проще попросить сделать это кого-то другого.
В этом-то и заключается весь смысл: прежде чем делать перерыв в процессе выполнения неприятного задания, подумайте о том, насколько сложно вам будет снова вернуться к работе над ним. Аналогичным образом: если вы не хотите покидать горячую ванну, чтобы добавить напиток (себе самому или вашему романтическому партнеру), подумайте о том, насколько приятным для вас будет возвращение в теплую воду (я уж не говорю о том, что ваш партнер, скорее всего, не поймет, что вы совершаете это действие в своих собственных интересах, и оценит ваш «подвиг»)
[64]
.
Новые рубежи
Мы способны адаптироваться к широкому спектру новых обстоятельств, однако часто не в состоянии оценить, каким образом и в какой степени эти обстоятельства изменят нашу жизнь. Мы считаем, что болезненный или оскорбительный опыт останется с нами на всю жизнь и что вещи, доставляющие нам удовольствие в данную минуту, будут вызывать наш восторг и дальше.
Адаптация представляет собой процесс, действующий на глубоком физиологическом и психологическом уровне и влияющий на множество аспектов нашей жизни.
Вследствие всеобъемлющего характера адаптации в ней существует множество аспектов, нам непонятных. К примеру, неясно, используем ли мы полную или частичную гедоническую адаптацию по мере привыкания к новым жизненным обстоятельствам. Также неясно, каким именно образом гедоническая адаптация оказывает на нас свое магическое воздействие. Тем не менее определенный свет на эту проблему может пролить история, приключившаяся со мной. (Оставайтесь на линии, потому что впереди вас ждет рассказ о других исследованиях в области гедонической адаптации!)
* * *
Для иллюстрации сложности процесса гедонической адаптации я бы хотел поделиться с вами несколькими примерами того, как мне не удалось полностью адаптироваться к обстоятельствам собственной жизни. После случившегося со мной несчастного случая последствия моей травмы были видны невооруженным глазом (у меня заметные шрамы на шее, лице, руках, ногах и ладонях), вследствие этого я начал ловить взгляды окружающих. Я понимал, как именно выгляжу в их глазах, и это понимание давало мне основания считать свою жизнь в будущем достаточно безрадостной. Последние годы я не так уж часто встречаюсь с новыми людьми, поэтому гораздо более спокойно отношусь к тому, как выгляжу в глазах окружающих. Однако, посещая массовые мероприятия и заводя новые знакомства, я замечаю, что крайне внимательно слежу за тем, как именно люди смотрят на меня и как отвечают на рукопожатие моей травмированной руки.
Вам может показаться, что за прошедшие годы я должен был адаптироваться к своему новому облику, однако время не дало мне возможности снизить степень своей чувствительности. Разумеется, сейчас я выгляжу гораздо лучше, чем прежде (шрамы со временем рассасываются, к тому же я прошел через множество операций), однако степень моей обеспокоенности впечатлением, производимым на других, практически не уменьшилась. Почему же адаптация мне не помогла? Возможно, ответ кроется все в том же эксперименте с пылесосом. На меня постоянно смотрят новые и новые люди, и моя реакция на их взгляды не позволяет адаптации сделать свое дело.
Вторая проблема с адаптацией связана с моими мечтами и фантазиями. Сразу же после несчастного случая я представлял себе, как возвращаюсь в мое прежнее молодое, здоровое и неповрежденное тело.
Можно со всей уверенностью сказать, что я либо отрицал, либо пытался игнорировать перемены в собственной внешности. Через несколько месяцев началась адаптация: мои мечты начали связываться с методами лечения, процедурами, жизнью в больнице и различными медицинскими приспособлениями. Во всех этих фантазиях мой образ оставался прежним; мне казалось, что я все тот же молодой человек, по какой-то странной прихоти судьбы привязанный к медицинским приборам. Наконец примерно через год после несчастного случая я смог отказаться от собственного образа в своих фантазиях — и превратился в постороннего наблюдателя. Я больше не погружался в мучительные размышления, понимая, насколько серьезными были мои травмы (что хорошо), однако я никак не мог впустить внутрь себя новый, более реальный образ (что плохо). Разрушение фантазий отчасти полезно, однако даже если не погружаться в их фрейдистский анализ, казалось, что моя адаптация к новой ситуации завершилась полным крахом.
Третий пример личной адаптации был связан с моей способностью обрести счастье в профессиональной жизни и стать ученым. Я смог найти работу, позволяющую мне работать больше, когда я чувствую себя хорошо, и больше отдыхать, когда я испытываю сильную боль. Я думаю, что при выборе профессионального пути моя способность жить с учетом возникших ограничений была во многом связана с тем, что я называю активной адаптацией. Адаптация этого типа не является ни физической, ни гедонической — скорее напоминает естественный отбор в рамках теории эволюции. Я вынужден был делать множество мелких изменений в длительной цепи событий так, чтобы исход соответствовал всем имеющимся обстоятельствам и ограничениям.
Ребенком я никогда не мечтал о том, чтобы стать ученым (наверняка вы тоже об этом не фантазировали), и выбор мной карьеры был медленным, пошаговым и в итоге растянулся на многие годы. Я был одним из самых тихих учеников в школе: при случае открывал рот, чтобы пошутить, но уж никак не для того, чтобы поучаствовать в научной дискуссии. В течение первого года учебы в университете я продолжал проходить лечение и носил специальный медицинский компрессионный костюм Jobst (эластичный, покрывавший меня с головы до пят
[65]
). Множество привычных для большинства студентов занятий были мне недоступны. Так что же я сделал? Я участвовал во всех мероприятиях, в которых только мог, и без остатка предавался учебе (многие мои бывшие учителя в школе не поверили бы своим глазам).
