Голос хозяина дома — алатан-улатан! — звучал виновато. На беснующееся в дверях существо Уот старался не глядеть.
— И как? — вопрос брызгал злым ехидством, хлестал наотмашь, жёг без пощады. — Напоминались? Завили горе веревочкой?!
Чудовище наконец замерло, и я сумел его разглядеть, хоть и мельком. Глазищи выпучены, горят углями. Узкое лицо — морда? — туго обтянуто серой бугристой кожей. Нос — клюв? — железная пешня: такой рыбаки зимой лед долбят. Шея длиннющая, вертлявая. На шее — ожерелье из человеческих позвонков. Мосластые лапы — руки?! — с когтями на пальцах... Чудо-юдо дернулось, в глазах у меня опять зарябило. Или это от кумыса? Кажется, тварь была одета. Кафтан? Платье? Рубаха до колен? Под рубахой — мешковатые шаровары? Поди разбери, если оно мельтешит...
— Еще нет. Только начали...
— Валил бы ты отсюда, а?!
Уот набычился, посмурнел:
— Не хочу я валить. Не буду я валить.
— Не хочешь? Не будешь?
— Не свалю, вот. Сама вали.
— Пленники кормлены?
— Ну, не кормлены...
— Скотина поена?
— Ну, не поена... Так она ж скотина!
— В подвалах разгром?
— Ну, разгром... В первый раз, что ли?
— Кто все это счастье разгребать должен?
— Ну, ты... А кто? Я, что ли?
— Ты, что ли! Ты!!! Хватит кумыс жрать!
— Нет, не хватит! — Уот возвысил голос. — Дьэ-буо!
— А я сказала, хватит! Все вылакаешь, что на свадьбы останется?
— Свадьбы? На свадьбы кумыс нужен, да.
— Вот же голова! Вот же кладезь мудрости!
— Море кумыса!
— Так иди, займись делом! А меня с женихом оставь!
— Зачем?
— Затем! Нашел, о чем спрашивать! Бесстыжее мурло!
— Ну, я того... — Уот подмигнул мне. Веки его единственного глаза хлопнули так, что попадись между ними птица куртуйах
[45], погибла бы злой смертью. — И вы тут того, а? Ну, этого... Не скучайте, кэр-буу! Хыы-хык, гыы-гык! Давай, сильный, бейся! До последней капли!
Свадьбы? Не свадьба, а свадьбы? Жених? Кто у нас жених, если не Уот? О чем это оно?.. он?.. Она?!
— Вон! — завизжала тварь. — Вон!!!
Хихикая басом, Уот вывалился в коридор, затопал прочь. Дом от его шагов больше не трясся. Когда шаги затихли в отдалении, чудовище еще какое-то время прислушивалось, а потом одним неуловимым рывком обернулось ко мне:
— Ушел. Давай, шевелись...
Я и моргнуть не успел, как тварь оказалась рядом. Мелькнули перед лицом блестящие когти...
Опасность! Враг!
В глаза целит! Когтищами!
Плохой. Плохая. Плохое.
Очень плохое! Убью!
Колотушкой — хрясть! Не хрясть.
Мимо.
Быстрое. Очень быстрое.
Бум! В стену.
Тресь! В пол.
А ну, стой на месте!
Не стоит. Бежит. Пропало.
Совсем пропало.
Где?
Нет врага.
Усыхаю.
— Сдурел, боотур?
Тварь опасливо выглядывала из-за двери. Не мельтешила, не бросалась, не целила когтями в глаза — и на том спасибо. Если б хотела, выцарапала бы! — запоздало дошло до меня. С ее-то быстротой? С ее дерганиной?! Ни отпрянуть, ни отмахнуться. Выходит, не хотела?
— Ты на всех кидаешься? — поинтересовалась тварь. — Ты больной?
— Это я кидаюсь?! Это ты!
— Я?!
— Ты! На меня!..
Налетел? Налетела? Налетело? Я умолк, не рискуя закончить мысль. И так понятно, о чем речь.
— Ясно, — чудовище смерило меня оценивающим взглядом.
— Что тебе ясно?
— Все мне ясно. Остаточные явления.
— Чего явления?
— Драки с моим драгоценным братцем. Ты недоусох, вот и бодаешься. Ничего, это пройдет...
— Уот — твой брат?!
— А ты ждал, что он меня тебе представит? Ножкой шаркнет? Родословную зачитает?! Придется самой: Куо Чамчай, сестра этого балбеса. Твоя невеста, между прочим.
— Так ты удаганка? Девка-визгунья
[46]? — я припомнил давний рассказ Уота. — Погоди! Моя — кто?! А ну, повтори!
— Еще раз услышу про визгунью, — Уотова сестра нахмурилась. Пальцы ее резко сжались на косяке двери. Скрипнули когти, оставляя в дереве глубокие борозды, — оторву, что не жалко. Тебе чего не жалко, боотур? Для любимой невесты?
— Это кто тебе такое сказал? Про невесту?
— Это я сказала! — вспылила Чамчай. Хлестнула по полу хвостом: — Уоту сказала, понял? Не скажи я, что пойду за тебя замуж, он бы тебя в кашу истолок! В труху смолол! А так он семейный, родственный. Сестриных женихов любит, ценит, не убивает. Уж я-то знаю, у меня этих женихов было — хоть на зиму квась! К вам, боотурам, подход нужен, иначе гиблое дело...
— Ты что же, спасала меня?
— Ой, умница! Голова-котел! Ну прямо Уот, одно соображение!
— А зачем ты меня спасала? Кто я тебе?
— Кто? Никто.
— Арт-татай! Ты что, правда замуж за меня хочешь?!
При виде невесты я едва опять не забоотурился.
— Ой, бедолага, — Чамчай улыбнулась с такой грустью, что у меня аж в носу защипало. Лицо ее на краткий миг стало почти человеческим. — Милый ты мой мальчик! Как же тебе не повезло в жизни! Что думаешь, то и говоришь. А чего не говоришь, то и без слов видно. Ладно, молчи, не позорься. Давай лучше, пошевеливайся — или оставайся и женись.
— Пошевеливайся?
— Ты уезжать вообще собираешься? Или тебе у нас медом намазано?!
— Уезжать?
Чамчай тяжко вздохнула — точь-в-точь дядя Сарын, когда ему не удавалось с первого раза объяснить мне простую вещь. Простую для дяди Сарына, разумеется. Обычно он не отступал, твердил, талдычил, заходил с боков, и в итоге до меня доходило.
Вот и Чамчай не отступила:
— Уезжать. На коне. Верхом. Ты верхом ездишь?
— Я же боотур! Конечно, езжу.
— Вот я и вижу, что боотур. Короче, пока Уот в подземельях, садись на своего коня и скачи во весь опор. Все, разговор окончен.
— Разговор-то окончен, только я не могу.
