— Я не про тебя! Жижа в колодце превращала меня в пищу. Нижний мир превращает меня в адьярая. Там было больно, здесь не больно — вот и вся разница. Скажи, а кроме тела, — я постучал себя по голове, — больше ничего не меняется? Думать я буду по-старому? Как раньше? Вот прямо сейчас я думаю, как раньше?!
Она не ответила.
ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ
Наконец-то встретился я
С ненаглядной невестой моей!
То вытягиваясь в длину,
То расплющиваясь в ширину,
Как мила моя будущая жена!
Как мосластыми костями стройна!
Столько прелести вижу я в ней,
Что вот-вот разорвется печень моя....
«Нюргун Боотур Стремительный»
1
Кто съел мое мясо?
— А-а-а, кэр-буу! Убью!
Рев, грохот. Небеса с лязгом рушатся, мир катится в тартарары, корни бездн дребезжат. И дом трясется, не без того. Я подскочил на кровати и едва не забоотурился спросонья. Что, опять?! У Уота каждый день так?
— Кто, дьэ-буо?! Найду, гырр-аргыр!
Яростный рык несся с кухни. В дверях я едва не столкнулся с Чамчай. К счастью, обошлось: сестра Уота успела отскочить на безопасное расстояние раньше, чем Юрюн-боотур полез наружу. Или это я к ней понемногу привыкаю?
Как ни странно, разгром на кухне царил умеренный. Ну, миски по полу разбросаны. Ну, табурет в щепки. Ну, два табурета. Из кладовки рыбой воняет. Почему? Потому что дыра в двери. Из дыры лавка торчит. А так все цело. Остальное, что можно было сломать, Уот, видать, давным-давно уже разнес. Устояло самое крепкое, надежное: камелек, стол...
— Ты! — в меня уперлись сразу два когтистых пальца. Оба, кстати, указательные. — Ты мое мясо съел?! Отвечай, буо-буо!
Неужто я за ужином все запасы схарчил, хозяину ничего не оставил? Вот ведь влип!
— Какое мясо?
— Мое! Мое!!!
Я кивнул на полку, с которой брал еду по указанию Чамчай:
— Здесь лежало?
— Не здесь! Здесь! — Уот плюнул в дальний угол. — Съел, да?!
Он был большой, очень большой, разве что не в доспехе. И злой, злой, очень злой. Голодный, вот и злой. Набросится? Нет, вряд ли. Я — гость. Дорогой гость, без малого родич. Иначе с ходу пришиб бы, без объяснений.
Я поглядел туда, куда плюнул Уот. Еще одна дверца, вырванная — удачное сравнение! — с мясом, валялась на полу, расколота надвое. Полки, открывшиеся за ней, пустовали. Пол вокруг усеяли кровавые ошметки неприятного вида.
— Нет, это не я. Веришь?
Уот в задумчивости поскреб пятернями затылок:
— Ты честный. Зять. Верю!
— Спасибо.
— Кто? Кто, кэр-да-буу?!
И вдруг:
— Ты! Ты съела!
В кухню сунулась Чамчай — и немедля попала под подозрение. Я поспешил отодвинуться от удаганки, выдерживая безопасное расстояние. Обвинение брата Чамчай нисколько не смутило — видать, привыкла.
— Сдурел? — неласково поинтересовалась она. — Когда это я тебя объедала?
— Всегда, дьэ-буо!
— Когда — всегда? Вспоминай, бестолочь!
— И вспомню!
— И вспомни! Давай, я жду!
Уот наморщил лоб. Уот закусил губу. Уот пробурчал что-то невнятное. Чамчай ждала, подбоченясь, точила когти об кусок гранита, подобранный невесть где, и Уот усох:
— Не помню. Не ты, нет. А кто?
— Вот и выясняй, кто в доме безобразничает? Ты тут хозяин?
— Хозяин!
— Что хозяин с вором делает?
— Поймаю! Убью! Ворюга!
— Лови на здоровье, — Чамчай лишь рукой махнула. — А ты что скажешь, красавчик?
Я пожал плечами:
— Воры? Какой балбес к вам полезет?
— Ты, например.
— И то верно. Надо поискать: вдруг еще что пропало?
— Хорошо, пошли искать.
Мы оставили Уота на кухне — шарить по кладовкам в поисках воров, а скорее всего, съестного. Чамчай привела меня в комнату для гостей, обождала, пока я прижмусь к стене подальше от нее — и спросила:
— Это что?
Ну, щель в полу. Немаленькая такая. Из нее раньше крыса выглядывала. Ага, вот и крыса. Остаточки: хвост, лапа, клочья шерсти и бурое пятно.
— Воры, говоришь?
— Не воры, — признал я. — Вор бы крысу жрать не стал. Взял бы, что поценнее, мясо съел, если голодный — и ноги в руки.
— Мудрец! И кто это, по-твоему?
— Тебе виднее, что за пакость у вас водится, — огрызнулся я. — Ты же здесь живешь, не я! У себя дома я каждую собаку знаю! А у вас что? К Зайчику ход роют, ночью вокруг дома шастают...
— Ты про меня, что ли? Это я ночью шастаю?!
— Нет! Другая шастала! Другой! Другое! — с опозданием я понял, чем рискую. — Небось, эта тварь и мясо сожрала, и крысу. Знаешь, кто это?
— У нас тут много чего водится, — Чамчай нахмурилась, потемнев лицом. Угли, тлеющие в ее глазницах, вспыхнули ярче, хвост заметался из стороны в сторону. — Но чтобы в дом лазили? Ты ее видел?
— Только хвост. Когда она в дыру удирала... Жаворонок!
Похоже, скоро у меня в привычку войдет: чуть что — нестись в подвал к Жаворонку. Проверять: как она там? В отличие от Уота, Чамчай не стала орать мне вслед: «Ты куда?!» Понятливая, не чета братцу. Была бы еще посмазливей... Размышляя о внешности Чамчай, я забыл про засов, который сам же и поставил. У боотуров память короткая. С разгону я врезался в запертую дверь: треск, хруст, отчаянный взвизг железа.
Дверь распахнулась.
— Вон! Не тронь меня!
Твердое. Между глаз. Бац!
Звенит. В голове? В пещере?
Враг! Враг ударил!
Где?
Поймаю! Убью! Ворюга!
— Юрюн!
Враг по имени зовет. Подманивает.
Не враг.
Жаворонок?
Усыхаю.
— Ты цела? Цела?!
Я потер лоб. Под ногами валялась медная миска со смятым краем. Убедившись, что я усох, Жаворонок выбралась из угла. Сарынова дочка старательно отводила взгляд; делала вид, будто высматривает что-то во всех углах сразу.
— Извини. Я думала, это оно.
— Что — оно?! Кто — оно?!
— Шуршало, скреблось. За дверью, — Жаворонок объясняла кратко, деловито. Примерно так же думает боотур. — Шипело.
Она зябко передернула плечами:
— Страшно!
