– Надюшка, но ты ведь еще вчера Васильково продавать собиралась! Говорила, что ты боишься. Что там одни сумасшедшие!
– Ну, Дим, если сравнивать: чужая страна, чужой отель – и своя дача, я выбираю второй вариант. Подумаешь, две нервные соседки! Зато земля собственная. И дом. И цветочки. И тратиться ни на что не надо. И отпуск у нас будет вместе. Общий.
* * *
Димка – самый удивительный и лучший.
Едва приехали на дачу, прямиком отправился к скандальной даме Лане Сумцовой.
– Зачем? – удивилась Митрофанова.
– Хочу обеспечить тебе комфортную среду обитания, – усмехнулся журналист.
Девушка вошла в дом. Открыла окно, выходящее на враждебный участок, и приготовилась к скандалу. Но из соседкиного двора доносилось только мирное кудахтанье. И тошнотворно подвывал Стас Михайлов.
Полуянов пробыл в гостях недолго. А когда уходил – Митрофанова глазам своим не поверила, – надменная госпожа Сумцова его чуть ли не поклонами провожала. Вприскочку бежала рядом по участку, мелко-мелко трясла головой, молитвенно прикладывала руки к груди. Но Дима в ее сторону и головы не поворачивал. А когда силиконовая Лана осмелилась коснуться его предплечья, стряхнул ее длань, словно гусеницу.
– Что ты с ней сделал? – развеселилась Митрофанова.
– Я имею подход к старым дамам, – важно отозвался он. И задумчиво прибавил: – Но твоя начальница куда приятней.
– Чем же?
– У нее хотя бы недержания мочи нет. А эта как занервничала – сразу завоняла.
– Фу, – поморщилась Надя. И уточнила: – А ты ее навсегда усмирил? Или уедешь – она опять начнет на меня вопить?
– Надюшка, даже в голову не бери. Трусливых куриц достаточно один раз поставить на место. Больше она тебя не тронет. Никогда.
– Еще бы со второй соседкой разобраться! – разохотилась Митрофанова.
– Которая не здоровается? – уточнил журналист.
– Ну да.
– Не обижайся на нее. Она слепоглухая.
– Да ладно!
– Честно. Я сегодня всех твоих ближайших соседей по базам пробил. На всякий случай.
– Да ну, Дим. Глухая – вероятно. Но не может она быть слепой. Шла очень быстро, без всякой палки. Присела точно у грядки. Редиску выдернула с первого раза…
– Свой участок, все знакомо. Ну, и остаточное зрение есть. Очертание фигуры разглядеть может. А глухота – четвертой степени, полная. Дочка – крутая, кстати, руководит автосалоном! – оформила на нее опекунство. Пенсию получает.
– Какая-то прямо богадельня, а не дачный поселок! Слева – шизофреничка. Справа – слепоглухая.
– У печального старичка напротив – как его, Тимофей Маркович? – тоже проблемы. Другого, правда, рода. Он единственного сына потерял. Восемнадцать лет парню было.
– Кошмар. А что случилось?
– В армии погиб. Он в конце девяностых служил. Тогда время неспокойное было – дедовщина повсюду. Парня били, унижали. Не выдержал, сбежал из части. Зимой. До жилья не дошел – замерз в лесу.
Митрофанова покачала головой:
– Да, настоящая патогенная зона. И мой отец ведь тоже умер внезапно, ничем не болел.
– У него ишемическая болезнь сердца была. А он себя не берег, таблетки не пил. На грядках впахивал. Вот и случился инфаркт. Это доказано, я смотрел протокол вскрытия.
– Зачем?
– Надь, – укоризненно произнес Дима, – ну не могу ведь я тебя отправлять в непроверенное место!
– А сам в пекло лезешь… – она крепко прижалась к нему. – Боюсь я за тебя.
– Да ну, зайка, брось. Нашла противника – мелкий мошенник! Мы с куда более серьезными врагами справлялись.
Полуянов до поздней ночи помогал Наде обустраивать быт. Вкрутил несколько лампочек, починил розетку. Долго ковырялся с бойлером – и добился-таки, что еле теплая вода в красном кране сменилась огненно-горячей. Утром тоже – пока пережидал час пик – наладил телевизор, помог Наде вымыть окна. А когда отбыл – почти в двенадцать, – пообещал:
– Часам к девяти вернусь. Еще и стемнеть не успеет.
Надя долго стояла у раскрытых ворот, смотрела вслед Диминой «Мазде». Сердце щемило.
Девушка вздохнула. Заперла ворота, вернулась в дом. Май дышал близким летом, на улице духота. Полоть, скрести, мыть не хотелось. Совсем по-иному представляла она себе обустройство гнездышка. Вдвоем с Димой и с легким сердцем. А получилось – она одна, фактически скрывается. Поневоле настроишься на философский лад. И Надя пошла не на кухню, не в огород – в отцовский кабинет. Плюхнулась на диванчик. Открыла тумбочку, вытащила оттуда ворох писем. Наугад вытянула одно.
Знакомый уже школьный почерк. Сводная сестра Анжелика пишет. Конверт необычный, весь в ярких штемпелях. Из-за границы, что ли?
11.08.1992
Дорогой папа!
Мы с мамой только что вернулись на нашем автобусе «Балкантурист» с очень интересной экскурсии. Сначала мы поехали на мыс Калиакра. Он маленький и весь «застроен» развалинами пещер первобытных людей. В некоторых из них оборудованы небольшие музеи с находками: заржавленный якорь, всякие перстни, наконечники для стрел, палки-копалки. А в других старинных развалинах (которые, кстати, выглядят очень таинственно) живут ласточки. Потом были в Балчике, в парке румынской королевы Марии. Она умела пожить красиво и комфортабельно, со всего мира попривозила себе различные кактусы, откуда-то из Египта притащила огромную глиняную вазу, вдоль моря разбила грядки с самыми разными сортами роз, построила красивый особняк на берегу моря и итальянскую часовню.
Мама сейчас «в лежке», а когда проснется, мы будем есть дыню, которую купили на мысе Калиакра. Кстати, на этот мыс мы надеемся вернуться, т. к. бросили по русской копеечке в старинную гробницу. А еще мы с мамой ходили в «Дамска и мъжка конфекция», это такой одежный магазин, и мама отхватила себе кожаное пальто, а я потрясающий желто-зеленый свитер.
Надя отложила письмо. Ее одолевало редкое для нее чувство. Зависть к чужой жизни.
Начало девяностых годов. В стране бардак, почти что голод. А сводная сестра – такая же дочь, как она! – ездит в это время на зарубежные курорты. Пишет оттуда папе восторженные отчеты.
А ей приходилось донашивать одежду за дочками маминых пациенток и подруг. И за границу Надя впервые выбралась только с Димочкой, когда мамы давно уже не было на свете.
«В печку все эти письма – и не расстраиваться из-за ерунды!»
Надя сбегала на кухню, притащила мешок для мусора с оптимистичной оранжевой завязочкой и уже начала сбрасывать туда чужие конверты и чужую жизнь, но вдруг опомнилась.
Жизнь личных детей Кирилла Рыбакова девушку не интересовала.
