Бакуолтер более оптимистично смотрит на корреляцию между материнством и психическими ресурсами, чем позволяют предположить газетные статьи об его эксперименте. Он говорит, что полученные данные не удивили его. «С эволюционной точки зрения лишать женщину ключевых когнитивных ресурсов в период, критичный для размножения, когда она и так столь физически уязвима, было бы совершенно бессмысленно», – утверждает психолог.
Сердце и мозг: что нас трогает
В своем обзоре человеческих чувств, я оставила осязание напоследок, хотя вполне возможно, что именно с него начинается магия материнства. Мамины пальцы, руки, грудь, когда она баюкает, носит и ласкает малыша, – самое надежное, самое нежное средство коммуникации. Грудничок же отвечает ей прикосновением губ и рук, хотя не знает пока ни единого слова. Флеминг подтверждает это убедительным (и пронзительным) экспериментом на крысах. Она отделила молодых матерей от потомства сразу после родов, поместив между ними прозрачную перфорированную пластиковую перегородку. Самки и крысята могли видеть, слышать и обонять друг друга, однако они в буквальном смысле утратили связь. Не было заложено самое основание новых отношений, и чувства матерей угасли. При исследовании, проведенном десять дней спустя, самки реагировали на свое потомство так же, как бездетные крысы: со страхом и неприязнью.
Я же, напротив, до сих пор живо помню, как мой младший сын Джошуа – все его тельце тогда было примерно с его сегодняшнюю голову – сворачивался ночью калачиком у меня на груди и так засыпал. Он уютно прижимался к моему сердцу, успокоенный его биением. Я лежала на спине, наслаждаясь его теплом и вдыхая умопомрачительный детский запах. Каким-то образом нам обоим удавалось проспать всю ночь, не ворочаясь и не вздрагивая. Мы пробуждались в одно мгновение и долго смотрели друг другу в глаза. Сегодня, когда я пишу эти строки, Джошуа уже шесть, но ощущение кажется таким ярким, как если бы оно отпечаталось во мне физически.
Судя по всему, именно это и произошло… Конечно, такое заявление требует некоторых пояснений, и начнем мы с истории маленького человека. Это не настоящий человек, а мультяшный персонаж с неправильными чертами, известный как сенсорный гомункулус – остроумная выдумка, которая помогает людям, изучающим мозг, понять, как тот сообщается с внешним миром. Рисунок, подобно карте, размечает, какие части коры головного мозга (кора – тонкий, извилистый слой, состоящий по большей части из специализированных нервных клеток – серого вещества – и покрывающий оба полушария мозга) активируются, когда тело получает сигналы от пяти органов чувств. Таким образом, у гомункулуса гротескно огромные губы, глаза, пальцы и язык, что отражает их важность для восприятия информации. Другими словами, «полезная площадь» мозга, соответствующая каждой части тела, классифицирована согласно ее роли – тому, как этот орган помогает ориентироваться в окружающем мире.
Исследования на животных позволяют с немалой долей уверенности предположить, что материнство строит эту карту заново. Когда Джошуа приникал к груди, он воздействовал на сенсорного гомункулуса своей мамы напрямую. Повторяющийся «ввод данных» – кормления и объятия – привел к тому, что моя грудь, ранее представлявшая собой исключительно эстетический объект, стала играть ведущую роль в питании нового человеческого существа. В этом контексте изменилось и мое восприятие себя, трактовка сигналов окружающей среды и поведение.
В 1994 году два нейробиолога, Джудит Стерн в Рутгерском университете и Майкл Мерцених в Калифорнийском университете (Сан-Франциско), предоставили потрясающее доказательство описанного выше воздействия: когда крыса выкармливала детенышей, область в коре ее головного мозга, связанная с туловищем или с грудью, увеличилась в размере в два раза. И Стерн, и Мерцених практически не сомневаются, что аналогичный процесс наблюдается и у человека. «Мы продемонстрировали, как мозг реагирует на опыт, – говорит Стерн. – И это лишь верхушка айсберга, если говорить о возможных метаморфозах в мозге матери».
Мерцених, сделавший перерыв в преподавании, чтобы развивать коммерческие терапевтические программы помощи детям с патологиями мозга и пожилым людям, подчеркивает, что в первую очередь мы имеем дело с изменением трактовки наших ощущений. Когда вы касаетесь ребенка, когда он дотрагивается до вас, устраивается поудобнее у вас на руках, вы принимаете еле уловимую, но важную информацию о его личности, эмоциях и ваших взаимоотношениях. «Вы получаете более яркую, специфическую обратную связь, затрагивая области, задействованные в этом процессе», – говорит Мерцених.
Пластичный, упругий мозг
Эксперимент Стерн и Мерцениха с кормящими крысами занял место в авангарде исследований мозга. В истории было не много столь же волнующих научных прорывов. Саму его идею довольно метко сформулировала еще Джордж Элиот в середине XIX века: «Подобно тому, как мы определяем свои поступки, так и наши поступки определяют нас». Однако лишь в 1990-х, с наступлением «десятилетия мозга», ученые установили, что опыт на самом деле совершенно конкретным образом помогает реформировать устройство мозга. Хотя сегодня этот завораживающий феномен еще не изучен до конца, общепризнано, что человеческий мозг может расти и развиваться на протяжении жизни, отвечая на новые стимулы. Ранее бытовало мнение, что мозг взрослого не подлежит изменениям.
Нам предлагалось смириться с печальной судьбой: считалось, что с возрастом ресурсы мозга неуклонно истощаются, однако теперь известно, что новые нейроны и нейронные связи формируются постоянно, это явление называют пластичностью. Все, что нас стимулирует, в некотором смысле нас обновляет: между синапсами возникают новые, более крепкие связи. Весь процесс обучения сводится к усилению нейронных сетей. Практика не всегда приводит к совершенству, но, безусловно, меняет ситуацию. И, вероятно, нет другого этапа в жизни женщины, когда процесс обновления был бы столь всеобъемлющим, как в период адаптации к новорожденному существу, полностью зависящему от заботы матери. «Существуют определенные моменты, когда открываются окна развития мозга: он становится более пластичен по сравнению с нормальным состоянием. Материнство как раз такой период», – говорит Дэвид Лайонс, приматолог из Стэнфордского университета.
Когда Стерн и Мерцених опубликовали данные о пластичности мозга у крыс-матерей, общество не сразу осознало значение этого открытия для человечества. Однако идеи, лежащие в основе такого понимания, формировались и крепли на протяжении почти двух веков.
Еще в 1819 году итальянский анатом Винченцо Малакарне предположил, что опыт может изменять структуру мозга. В 1874 году Чарльз Дарвин обнаружил, что мозг одомашненных кроликов меньше, чем у живущих в диких условиях. Он сделал вывод, что разница, возможно, обусловлена содержанием в неволе: несколько поколений животных были лишены необходимости добывать пропитание и прятаться от хищников. Затем в начале 1900-х испанец Сантьяго Рамон-и-Кахаль, лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине, заявил, что «упражнения мозга» могут создавать многочисленные новые нейронные связи.
Примерно шесть десятков лет спустя Мариан Даймонд и другие исследователи в Калифорнийском университете в Беркли открыли, что мозг крыс обогащается при стимуляции. В 1980-х ряд ставших уже классикой экспериментов коллектива ученых под руководством Мерцениха показал, что двигательная кора головного мозга у обезьян может трансформироваться в соответствии с меняющимися условиями. Когда Мерцених повредил нерв, передающий информацию от определенной области пальца обезьяны, кортикальная зона, ранее с ней связанная, «переключилась» на другие части руки.
