Однако сравнительно недавно наметился рост популярности идей о децентрализованных, сетевых формах организации. Эти идеи были предложены такими исследователями, как Йохай Бен-клер
[408], Стив Вебер
[409] и Генри Чесбро в трудах, посвященных коллективной работе, открытому программному обеспечению и открытым сообществам пользователей. В дальнейшем концепция децентрализации разрабатывалась их многочисленными последователями. Анализируя экономическую ценность самоорганизующихся сообществ, ученые высказывают предположение, что монументальный закон бюрократической иерархии, возможно, не столь устойчив. В описываемых ими сценариях иерархические модели организации, характерные для индустриального общества, заменяются институциональным механизмом сетевого информационного сообщества.
С переходом от централизованного новостного вещания к экосистеме интернета, где каждый может выступать производителем контента и дистрибьютором информации через Medium или Twitter (хотя эта возможность и обеспечивается коммерческими платформами), стали формироваться новые формы индивидуальной децентрализованной деятельности. Например, такие некоммерческие инструменты, как онлайн-энциклопедия Wikipedia или картографическая платформа OpenStreetMap, привлекают людей к участию в удобном им режиме.
Отчасти эти децентрализованные (пиринговые) системы стали возможны постольку, поскольку они не требуют иерархических форм организации для создания информационных потоков. Многие из подобных платформ работают на основе добровольного участия, опровергая классическую гипотезу о необходимости материальной мотивации. Но даже коммерческие платформы (например, компании, построенные по модели распределенной экономики
[410] (peer economy), такие как интернет-служба такси Uber или портал аренды частного жилья Airbnb) отличаются довольно простой организационной структурой. Их деятельность поддерживается программным обеспечением и не нуждается в бюрократической иерархии. В сетевом информационном обществе, даже в высшей степени капиталистическом, жесткие организационные формы уже не являются обязательным условием для индивидуальной или совместной деятельности людей.
Помимо научных статей, критика иерархического контроля прозвучала в ряде изданий для широкой публики, вышедших в последнее время. Например, Нассим Талеб
[411] в книге «Антихрупкость»
[412] анализирует роль бюрократической иерархии (наравне с любой другой) в формировании устойчивых и эффективных институтов
[413]. По мнению Талеба, любые попытки защититься от хаоса мира выстраиванием бюрократических (иерархических) отношений представляют собой, в сущности, эквивалент чрезмерного мытья рук ради того, чтобы не заболеть. Наоборот, считает Талеб, организм, с осторожностью подвергаемый воздействию микробов, более устойчив к болезням.
Другими словами, мы нуждаемся в институтах, которые менее забюрократизированы, менее контролируемы, менее упорядочены и меньше боятся риска, – институты, которые стимулируют разнообразие, быстро учатся на ошибках и эволюционируют. Небольшие государства уделяют внимание коммерческой деятельности, в то время как крупные государства, пишет Талеб, предпочитают воевать и создавать бюджетный дефицит. Талеб не только борется с предрассудками – он принадлежит к растущему числу сторонников теории сложности, сетующих на излишнее упрощение социальных процессов, к которому стремится бюрократия. Оспаривая ранние концепции, утверждающие, что бюрократия необходима для деятельности масштабных социальных систем, эти ученые стремятся доказать, что иерархии не являются – и не могут являться – оптимальным решением для сложноорганизованного социума.
Узость совещательного фундаментализма
Как ни печально в этом признаться, но даже в современном демократичном обществе взгляд на возможности гражданского участия в управлении глубинно недемократичен: люди невежественны, групповое поведение деструктивно, а для эффективного управления большими организациями необходим профессиональный вертикально организованный менеджмент. Подобные идеи исходят не только от корпоративных экономистов или сторонников авторитаризма. Особенно удручает то, что и многие теоретики партисипаторной демократии не в силах представить институты, продвигающие действенные формы демократического вовлечения граждан.
Даже сторонники совещательной демократии, выступающие за взаимодействие с гражданами через диалог – будь то общественные дискуссии, референдумы или выборы, – всего лишь интересуются мнением граждан в отношении политики, осуществляемой профессиональными управленцами. Ратуя за консультации с общественностью, демократы не обращаются к гражданам за нужной информацией или советом по разработке политики.
Подобная идеология – назовем ее совещательным фундаментализмом (deliberative fundamentalism) – ограничивает вовлеченность граждан рамками одних лишь дискуссий, а сферу деятельности – лишь вопросами гражданского общества. Концепция не признает присутствия в обществе разнообразных компетенций и наличия у людей полезных для управления навыков.
В совещательной демократии от граждан не ожидают слишком многого. Поэтому неудивительно, что фактически не существует возможностей для непосредственного участия людей в управлении или что процессы управления непрозрачны и недоступны
[414]. Несмотря на отдельные краудсорсинговые проекты, к примеру портал петиций We the People в США, или редкие инициативы по онлайновому выдвижению и обсуждению законопроектов в Финляндии и Аргентине, правительства не вносят систематических изменений в способы привлечения общественности к процессу принятия решений
[415]. Лишь немногие правительства приглашают граждан не только поделиться мнением, но и предложить свои экспертные знания. Роль общества, таким образом, состоит в легитимации чужих решений, но не в предоставлении информации для их выработки и не в принятии этих решений. Дискуссии и консультации намеренно отделены от реальной власти и реальных действий.
