А я не любила лгать Джонни.
У двери квартиры я отдала ему сумочку, чтобы он сам нашел в ней ключ. Он отпер замок, включил свет, хотел помочь мне раздеться, но я отстранилась и с мрачным видом села на диван прямо в шубке.
– Вот ведь капризная девчонка. Наверное, все потому, что устала.
– Пожалуйста, не злись на меня, Джонни. Пожалуйста.
– Ты спросила отца, почему он уверял меня в твоей причастности к убийству Вильсона?
– Прошу тебя, давай не сегодня. У меня совсем нет сил. Ты не нальешь мне выпить? Полный высокий бокал, побольше льда и почти без содовой.
Мне не нужен был виски, мне было нужно выпроводить Джонни на кухню. Едва заслышав, как он льет горячую воду на форму для льда, я улизнула в спальню, сунула рукопись под матрас и убрала шубку.
Джонни остался ночевать – он решил, что кому-то нужно побыть со мной, на случай если придет полиция. Он подоткнул мне одеяло, поцеловал меня и отправился стелить себе неудобную постель на диване. Как только из гостиной послышалось его ровное дыхание, я встала, прикрыла дверь, завернулась в шаль из ангоры и, прикуривая одну сигарету за другой, стала читать рукопись.
Закончив чтение, я аккуратно убрала желтые листы в инкрустированную шкатулку, заперла ее серебряным ключом, спрятала в шкафу среди белья, закрыла шкаф и убрала ключи в карман клетчатого плаща. Все эти предосторожности не имели оснований, вряд ли полиция станет устраивать здесь обыск, но пока я не решила, что делать с рукописью, мне было спокойней держать ее в укромном месте.
Я распахнула окно, чтобы проветрить комнату от табачного дыма, выключила свет и забралась в постель. Под двумя шерстяными одеялами и стеганым покрывалом я дрожала от холода. Озноб пробирал меня до костей. Будь мистер Вильсон жив, мне следовало бы усомниться в истории о Гомере Пеке.
Я вынырнула из сна, содрогнувшись всем телом. Окружавшую меня тьму прорезал яркий, обжигающий свет. Над моей постелью стоял Джонни, раздетый, в одной простыне, по-индейски обернутой вокруг бедер.
– Что случилось, Элеанор? Что с тобой, милая?
Меня трясло, по щекам бежали слезы. Во сне я сбросила с себя все одеяла и окоченела от холода.
Джонни укрыл меня и обнял, присев на край кровати.
– Ты чего так испугалась? Кошмар приснился?
– Там был мужчина, – ответила я слабым голосом. – Он нес меня на руках через какой-то горный перевал. И там было что-то страшное, что-то… – Сон уже истирался из памяти. – В общем, он принес меня к обрыву и бросил в пропасть.
На долю секунды пережитый во сне ужас вернулся, и, вздрогнув, я выскользнула из объятий Джонни.
Он принес мне грелку и горячего молока, а когда я немного успокоилась, снова ушел к себе на диван. И опять я дождалась, пока он заснет, и включила у себя свет. Я боялась спать, боялась находиться в темноте, потому что во сне каждый одинок.
Утром я встретила Джонни умытой и причесанной, с накрашенными губами, желтой лентой в волосах и в крахмальном переднике поверх лучшего домашнего платья. В кухне разливался аромат кофе и поджаренного бекона. Хлеб для тостов был уже нарезан, яйца и венчик для взбивания ожидали наготове рядом с керамической миской.
Джонни поцеловал меня в основание шеи.
– Ты выглядишь гораздо лучше. Хорошо спала?
Я разбила яйца в миску.
– Пожалуйста, спустись посмотреть, не принес ли молочник сливок. Я могу сделать омлет и на молоке, но со сливками вкуснее, да и для кофе они понадобятся.
– Я хочу у тебя кое-что спросить.
– После завтрака, милый. Не люблю говорить о серьезных вещах прежде, чем выпью утренний кофе.
Я представляла собой воплощение счастливой и здоровой домохозяйки. Мой кофе был крепок, омлет и тосты готовы одновременно, грейпфрут охлажден и виртуозно нарезан. Джонни ел с удовольствием.
Мы налили себе по второй чашке кофе, когда раздался звонок в дверь. Джонни резко поставил чашку на блюдце.
– Жаль, что мы так и не успели поговорить. Но ты вчера так разнервничалась.
– Мне уже лучше. Справлюсь.
– Вот что, девочка, ты только говори всю правду, несмотря ни на что. Полуправда не годится. Полуправда – это все равно что ложь.
И Джонни открыл входную дверь.
С гордо расправленными плечами, высокий, уверенный и красивый, отец прошел мимо Джонни, источая свежесть декабрьского морозца, поцеловал меня в щеку и невозмутимо пожелал доброго утра – словно подобные ранние визиты у нас в порядке вещей.
– Доброе утро, папа. Мы как раз завтракаем. Не желаешь ли кофе?
– Девочка моя! – Отец посмотрел на меня так, словно я предложила ему нечто аморальное.
– Молока?
Он кивнул, пожал руку Джонни, снял пальто и сел на маленький двухместный диванчик. Я принесла ему молоко в высоком бокале для коктейлей. Он выпил его залпом и обратился к Джонни:
– Капитан Риордан хотел поговорить с ней вчера, но я сказал ему, что у нее был обморок. Так что разговор перенесли на сегодня.
Дрожащими руками я потянулась за сигаретой.
– Ты слишком много куришь, – заметил отец. – Это дурно воздействует на твою нервную систему. Тебя, Джон, они тоже намерены допросить. Хотят узнать, было ли тебе известно местонахождение Манна, когда ты сюда позвонил. Я заверил их, что нет.
Он обвел глазами комнату, заметил накрытый на двоих стол и простыни на диване.
– Я остался ночевать. Элеанор сильно перенервничала, – пояснил Джонни.
Отец покивал.
– Хороший он парень, Элеанор. Женское счастье – в заботливом мужчине. Повезло тебе с ним. Только зря ты, Джон, позволяешь ей много курить. Ты же видишь, до чего у нее расшатаны нервы.
– Мои нервы расшатаны не от курения.
– Ты очень раздражительна. Мне совсем не нравятся истеричные нотки в твоем голосе. Такие же появились у твоей матери, перед тем как она…
– Папа! – Истеричные нотки в моем голосе усилились. – Ты явно здесь не затем, чтобы обсуждать мое курение. Зачем ты пришел?
Отец посмотрел на меня с упреком.
– Сядь со мной, Элеанор. Нам нужно поговорить.
Он притянул меня к себе и усадил рядом. Руки у него были холодные и сухие.
– Вот что, сынок, мне нужно перемолвиться с дочерью словечком-другим наедине.
Джонни взял шляпу и пальто.
– Ладно. Схожу за газетами. Мне вернуться, Элеанор?
– Вернись, пожалуйста.
– Хороший парень, – произнес отец, когда дверь за Джонни закрылась. – Порядочный, честный мальчик, о лучшем для тебя я и мечтать не мог.
– Зачем ты пришел?
– Проведать свою девочку. Что тебя так возмущает? Боялась, что я не одобрю? – Он кивнул на простыни на диване. – Тебе следовало бы знать своего отца получше. В конце концов, я человек весьма либеральный… для родителя. – И он заразительно улыбнулся.
