В словаре «Vocabulario da Lingua Iapan», выпущенном в 1603 году Иезуитским обществом, есть вокабула Cauaij
[58], которая толкуется следующим образом: «Сочувствие, сострадание; вещь или человек, вызывающий чувство жалости; испытывать чувство сострадания». Можно предположить, что уже тогда сложился прообраз значения сегодняшнего каваии. Рассмотрим примеры производных слов, появившихся в период Эдо.
Всем известная знаменитая фраза из театра Кабуки «ненависть, исполненная сострадания (каваии), в сто крат сильнее» относится к любовному чувству — точнее, к той его части, которая после предательства оборачивается сильнейшей ненавистью. Тогда же появляется новое слово каваюраси, производное от каваюси. В новелле Ихары Сайкаку «Женщина, несравненная в любовной страсти»
[59] есть такие слова: «Для деревенщины они — очаровательная молодежь, притом имеют приятные (каваюрасики) манеры», что напрямую связано с современным каваирасии. В отличие от каваии, каваирасии подразумевает некоторую психологическую дистанцию, это своего рода выражение-эвфемизм, но для Сайкаку подобная тонкость уже приводит к резкому отличию. Далее, если к основе каваюи прибавить суффикс — гару, получится глагол каваигару («любить, ласкать, баловать»), который получил широкое распространение. «Только и делал, что баловал (каваигару) своего постреленка, другие дети пускай хоть помирают — мне и дела нет» — эта фраза из «Укиё-буро»
[60] показывает, что значение каваигару то же, что и в современном языке: относиться по-доброму, с чувством нежности, ласки, бережно обращаться, баловать.
Чем ближе к современности, когда каваюи превратилось в разговорное каваии, тем больше появляется любопытных примеров. В романе Фтабатэя Симэя «Посредственность»
[61], который заложил фундамент беллетристики, написанной разговорным языком, есть такой пассаж: «Папинька, допустим, дурачок, но выглядит настолько простодушным, что мне делается умильно (каваюи)»
[62]: отсюда следует, что употребление соответствующего слова по отношению к старикам не является достижением современности, но наблюдается уже в период Мэйдзи. Указывая на такие качества отца, как «простодушие», «детскость», «дурашливость», и называя их словом каваюи, Фтабатэй тем самым хочет выразить любовь к отцу.
У поэта Сакутаро Хагивары в стихах из сборника «Вою на Луну»
[63] есть гротескные строки:
Лягушкаубита
вставвкружок, детиподнялиручки
всевместе
Здесь каваюрасии означает нечто маленькое, непорочное, хрупкое. Похоже, Сакутаро выворачивает наизнанку прилагательное, обычно применимое к ребенку, желая запечатлеть жестокость, идущую от наивности и невинности.
Теперь я хочу вернуться к упомянутому в начале главы рассказу «Ученица» Дадзая Осаму. Думаю, уже всем понятно, что этот рассказ, приведенный тут ради монолога девушки, — отдаленный основоположник сегодняшней субкультуры каваии. Сравним: «Сегодня я даже румянами не пользовалась, а щеки такие красные-красные, да и губки — крошечные, прямо алеют, до чего же мило». Здесь Дадзай бессознательно повторяет этимологию слова каваии: као-хаюи, «лицо пылает», и если бы он продолжил прясть эту пряжу, думаю, читатель устал бы. Вероятно, автор в какой-то мере учитывал это, и получившийся монолог, построенный по принципу бесконечно тянущейся, сосредоточенной на себе самой дислексии, лингвистической неадекватности, сам по себе является примером каваии.
Но довольно перечислений. Мы убедились, что культура каваии отнюдь не ограничивается современной субкультурой. Достаточно уяснить, что истоки каваии прослеживаются еще в «Записках у изголовья», тексте начала XI века, а далее, через театр Кабуки и массовую литературу эдосского времени, дело доходит до таких писателей, как Дадзай, и все это связано единой нитью. Чувства к вещам и существам маленьким, слабым и беззащитным рано или поздно рождают упомянутое кокетство, а затем постепенно выкристаллизовываются в оригинальную эстетику. Во второй половине XX века в рамках общества потребления все это превращается в огромную индустрию, а лежащая в ее основе эстетика оставляет замечательные свидетельства в современной литературе. Если задуматься о таких писателях, как Дзюнъитиро Танидзаки и Ясунари Кавабата
[67], любопытно было бы перечитать всю историю современной литературы с позиции каваии — это наверняка привело бы к новым, неожиданным и интересным открытиям.
