– Не представляю, – согласился я.
Я отодвинулся, давая ей место с краю, хотя на ложе можно разместить команду чирлидерш, она тихонько скользнула под одеяло и замерла там тихая, как мышь.
– Ну чё, – сказал я лениво, – приступим к удовлетворению животных потребностей?
Она перевернулась на спину и послушно раздвинула ноги, но что-то уловила в моем голосе, как будто иронию над собой же, быстро взглянула как-то по-птичьи боком и спросила нерешительно:
– Если вы поэт, то почему так просто? Где же безумство юности?
Я охнул.
– Шутите? Я самое трусливое существо на свете!.. Если когда-то и был безумным… как вы говорите… то это было очень-очень давно!.. даже и не помню такую древность.
Она посмотрела серьезными глазами.
– Шутите? Даже давно?
– Очень, – подтвердил я. – Не меньше года, а то и полтора… Хотя, роясь в памяти, не могу сказать, что и тогда был в некоем безумстве… А сейчас, когда на мне такое, чихнуть боюсь. Вдруг что-то сдую или разрушу, а оно пригодилось бы в сельском хозяйстве? Каждый шаг сверяю, как старик какой!.. Если споткнусь, со мной споткнется вся империя!
Она сказала зябко:
– Да, грохоту будет. Вам лучше смотреть под ноги.
– Этим и занят, – ответил я горько, – но когда смотришь под ноги, ваши сиськи не видно. А когда поднимаю взгляд, точно споткнусь! Как жить в таком мире?
Она сказала с сочувствием:
– Может, их спрятать?
– Ни в коем случае, – запротестовал я. – Иначе зачем жить?
– Ох, – сказала она озадаченно, – у вас, мужчин, такой трудный выбор! А тут еще мир спасать надо. И править в нем по вашей мужской справедливости, что просто самая справедливая, потому что ваша.
Я сказал строго:
– Что-то не слышу в вашем голосе почтения к мужской доминантности.
– У меня почтение к мужской красоте, – ответила она со смирением, – и чистоте стремлений, как у детей.
– Кстати, леди, – сказал я сварливо, – вы так и не назвались!.. Это нечестно. Может быть, я очень достойному человеку рога наставляю?
Она спросила в изумлении:
– А вы спрашивали? Мне казалось, вам так проще. Чего нас запоминать, все женщины одинаковы.
– Чё, правда? – спросил я.
Она мягко улыбнулась:
– Так считают мужчины, а мы живем в мужском мире и подчиняемся их правилам. Меня зовут Мишелла. Мишелла Моррисон, ваше величество.
– Привет, Мишелла, – сказал я. – Меня зовут Ричард, Ричард Длинные Руки.
Она вскинула брови:
– Да? Мне казалось, у вас такие грозные имена и титулы, что даже вышептать страшно.
– Ими можете тоже, – разрешил я. – Вам многое можно, Мишелла. Я слышал, вы чем-то рассердили императора?
Она взглянула в изумлении.
– Так и говорят? Ваше величество, это преувеличение. Просто… в императорский дворец не так просто войти, о таких все знают заранее. Императрица решила, что я могу быть чем-то опасной для устоев империи, потому поспешила отстранить еще до того, как император меня разглядел.
Я всмотрелся в ее гордое лицо с аристократически приподнятыми скулами и не по-женски выдвинутым вперед подбородком.
– Я понимаю императрицу.
Она в испуге округлила глаза.
– Ваше величество?
– Красота спасет мир, – пояснил я, – как сказал один великий бомбист, но она же и погубит, если дать ей шанс. Не прикидывайтесь, вы знаете, что безумно красивы, хотя и по нездешним меркам. Точнее, по меркам завтрашнего времени, а оно уже угадывается… Люди чуткие, как мыши, еще не поняли, что вы ярче всех женщин, но чувствуют.
– Ой, – сказала она польщенно, – как приятно такое слышать. Да еще от потрясателя вселенной! Я тоже вот прямо потрясена и вздрогнута!
– Но вам твердили с детства, – закончил я, – что не блещете женской красотой, и вы поневоле развивали мозги.
– Ой… правда?
– Это и ощутила императрица, – сказал я. – Императрица обязана быть чуткой и волчистой в вопросах государственной безопасности. Иначе какая она императрица?
Она посмотрела на меня круглыми глазами.
– Даже и не думала…
– Но императрица, – сказал я, – всегда на страже устоев, верно?
– Во дворце все на страже, – ответила она серьезно. – Вы поступили очень мудро, везде подчеркивая, что вы власть и порядок. Здесь все за власть и порядок. И вас молча, но поддерживают. До возвращения императора, конечно.
Я промолчал, она взглянула с вопросом в глазах, но я зевнул и подгреб ближе ее горячее нежное тело. Она с готовностью переместила голову на мое плечо, а ногу закинула на пузо.
– Мишелла… Мне нравится, что вы так четко и беспристрастно рассказываете…
– Вас что-то тревожит во мне, мой лорд?
Я пробормотал:
– Женщины всегда стараются влиять на мужчин. Но если те рубят лес или пашут землю – одно, но когда на троне…
– Ваше величество, – воскликнула она в страхе, – как бы я посмела!
– А чего встревожилась императрица? – напомнил я. – Ладно-ладно, я рад, если и на будущее не попытаетесь.
Она постаралась сдержать ликующую улыбку, я же отчетливо намекнул на некое будущее, но глаза засияли, на щеках появились умильные ямочки.
– Не попытаюсь, – заверила она, стараясь сдерживаться, чтобы я не ощутил жар в ее словах. – У меня нет амбиций. Моя родня слишком далеко, чтобы я пыталась выпрашивать для них земли или должности. Я счастлива тем, что жива, что мир не рухнул!.. Разве этого мало? Но…
– Да? – спросил я.
Она улыбнулась:
– Вы насторожились, мой лорд. И совершенно правы. На вас будут стараться влиять все. А вы, как мне кажется, прибыли из земель, где люди не столь искушены в интригах.
– Это так заметно?
Она чуть наклонила голову.
– Заметно. Вас спасает только сила. Силу не побороть, но можно обмануть.
Глаза у нее стали серьезными, я ответил как можно легче, тоже стараясь, чтобы не ощутила в моем державном голосе совсем не державную тревогу:
– Можно. Еще как можно. Но это обоюдное оружие. Потому у меня, честно говоря, подламываются колени. Как просто рядовым рыцарем!.. даже бароном… Да-да, я не родился императором. Разве не видно, что я с мечом в руке прошел по всем ступеням до самого трона? И потому на этой высоте так хочется вернуться и спрятаться с головой под одеяло. А проблемы пусть решатся сами по себе.
Она проговорила с сочувствием:
– Странный вы император… Что за ношу взвалили на себя, если могли не взваливать? Говорят, человек рожден для радости!
