– Да слишком уверенно про восьмидесятые рассуждаешь.
– Мне родители рассказывали.
– А я испугалась: вдруг ты – как господин Максимус?
– Нет, Танюшка, не волнуйся, – расхохотался он. – Мне реальные двадцать пять. Биологический возраст полностью соответствует внешности.
Садовникова не удержалась. Прошептала:
– Слушай, а правда, Максимусу пятьдесят два?
– Не знаю, – серьезно ответил Марк.
– В смысле?
– О нем никто всего не знает, – произнес юноша. – И вообще, его лучше не обсуждать.
– Скажи честно, – Таня взглянула молодому человеку в глаза, – ты его брат?
Марк аж подскочил:
– С чего ты взяла?
– Так да или нет?
– Господи, нет, конечно! Почему ты решила?
– Просто знаю, что у Максимуса есть брат твоего возраста.
– Ну и что?
– А где он, кстати?
Марк взглянул сурово:
– Таня, я только что говорил: на Матуа не принято обсуждать босса и… и его семью.
– А у него есть семья? – немедленно подхватила Таня.
– Пошли. – Он взял ее под руку – пожалуй, даже больно – и потащил прочь из зала.
А едва вышли – сразу же столкнулись с Максимусом.
Тот шел бок о бок – Татьяна глазам своим не поверила – с одной из актрис, блиставших в «Голодных играх». Не с главной звездой, но девушкой, чье имя шло в первых строчках начальных титров. Длинное платье красавицы изящно струилось по полу, глаза были прикованы к прекрасному лицу властителя.
«Ах ты сволочь!» – в отчаянии подумала Садовникова.
– Добрый вечер, Татьяна. Привет, Марк, – первым поздоровался босс.
– Hi! – белозубо улыбнулась актриса.
– Как вам спектакль? – легко перешел на английский Максимус.
Таня постаралась максимально сымитировать американский акцент:
– Довольно мило. Но мне немного не хватает взрослых актеров.
– Да, да, мне тоже, – закивала в ответ американка. – И я даже немного понимаю этих людей в буфете.
– А что там происходит? – заинтересовалась Татьяна.
– Там опять пародия на митинг, – небрежно объяснил Максимус. – Наши активисты в спектакле эфебофилию углядели.
– Э… прости, что, дорогой? – преданно взглянула на босса актрисочка, и Тане захотелось выцарапать ей глаза.
Надо сосредоточиться, чтобы не наляпать ошибок.
– Эфеб в древнегреческом обществе – это юноша, достигший возраста, когда он обретал все права гражданина. То есть шестнадцати, а в Афинах – восемнадцати лет. Потом так стали называть педофилию.
– Но почему, если эфебы были совершеннолетними? – удивилась актриса.
– Не знаю, – пожала плечами Садовникова.
– В любом случае это слово звучит гораздо лучше, – встрял Марк.
– Ты абсолютно прав, – царственно кивнул Максимус. И весело добавил: – Но вы можете спокойно идти в буфет! Поклонников спектакля оказалось гораздо больше, поэтому митингующие позорно ретировались.
Кивнул Татьяне с Марком и повлек свою красавицу дальше по театральному холлу.
«Ну ничего себе! – в отчаянии подумала Татьяна. – Как мне со звездой Голливуда тягаться?!»
Марк, похоже, прочел ее мысли. Взглянул победоносно. Уверенно положил руку ей на плечо:
– Мы идем наконец пить шампанское?
– Что остается, – пробормотала Татьяна.
Про сок даже не думала – больше всего ей сейчас водки хотелось.
Очередей в буфете не оказалось – работали не меньше двадцати стоек. Чилийки в белоснежной форме неутомимо откупоривали бутылки, яростно трясли шейкерами, строгали лимонные ломтики.
– Возьми мне, пожалуйста, чистого рому, – буркнула Таня.
Марк взглянул весело. Предупредил:
– Закусок тут нет.
– Я переживу.
И выпила пятьдесят ледяных граммов единым махом.
– Браво, Татьянка! – захлопал в ладоши Марк.
К аплодисментам присоединились еще двое: очень тощий и высокий мужчина в костюме и ослепительная красавица, Садовниковой, несомненно, знакомая.
«Где я ее видела?»
Юное создание насмешливо произнесло:
– Сразу видно истинного борца с алкоголем!
И по голосу Таня узнала: это ведь Анжела! Но… но каким образом она – за три часа! – сбросила добрых двадцать лет? Овал лица девичий, разумеется, ни морщинки, глаза молодые, яркие.
– Ты выглядишь… я тебя не узнала просто, – в растерянности пробормотала Садовникова.
– Экстренная маска молодости. Создана моим дорогим господином для особых случаев. – Анжела обернулась к своему спутнику. – Познакомься. Евгений Евгеньевич Кикин.
Таня протянула мужчине руку, взглянула внимательнее. А не он ли – когда прибывали на Матуа – встречал и сопровождал носилки с беременной чилийкой? Тот дядька тоже был худым и высоким. Но лица она в полумраке утра не разглядела.
– Про вас столько всего рассказывают! – сразу взяла быка за рога Садовникова.
Прибедняться Кикин не стал. Отозвался самодовольно:
– Да. В косметологии я кое-чего добился.
Впрочем, Анжела поспешила разочаровать:
– Маска только шесть часов действует. А потом карета превращается в тыкву. Ну, дамы и господа, как вам спектакль?
– Слишком много детей, – улыбнулась Татьяна.
– Да это еще ничего! – фыркнула Анжела. – Наш комитет по культуре сначала хотел хор детсадовцев пригласить. Правда, Марк?
– Кого? – опешила Таня.
– Ну, совсем мелкоту. Семь лет самому старшему.
– Очень хорошо, что общественность отклонила, – кивнул Кикин.
– А может, и зря, – пожала плечами Анжела. – Голоса у них божественные. Я записи слушала.
– Слушай, Марк. Почему вас все время на детей тянет? – не выдержала Татьяна.
Тот пожал плечами:
– С чего ты взяла? На голосование мы выносили пять коллективов. Хор малышей. «Ромео и Джульетту». Плюс три абсолютно взрослых спектакля. Народ сам сделал свой выбор.
– Ну да, – буркнул Кикин. – Что еще оставалось? Дети хотя бы профессионально танцуют. А остальные – какая-то самодеятельность племени мумбу-юмбу.
– Все коллективы были равнозначны, – холодно возразил Марк. – По уровню мастерства и по размеру гонорара.
– Женечка, – Анжела угодливо взглянула на профессора, – что ты с ним споришь? Железного Марка все равно не сломить.
