Итоги подвели быстро.
Результат Татьяну поразил.
Из четырех тысяч двухсот восьмидесяти дееспособных человек против проголосовал один-единственный.
– Кто же этот смельчак? – недобро улыбнулась Юлиана.
– Профессор Кикин, – сообщил Марк.
Максимус – чрезвычайно довольный результатами – усмехнулся:
– Ладно, ему простим. Гений вправе иметь собственное мнение.
– Вы, кстати, мне кое-что обещали, – немедленно напомнила Татьяна.
Максимус обернулся к ней.
– Я помню. Ты свободна. Можешь возвращаться в свою конурку. Или останешься у Марка? – весело подмигнул.
– Спасибо, нет, – поспешно отказалась Татьяна. – Не хочу расстраивать Юлиану.
Пиарщица бросила на коллегу победительный взгляд и уверенно положила руку Марку пониже спины. Юноша смущенно улыбнулся. Таня отвернулась от парочки, снова обратилась к Максимусу:
– Но вы мне еще кое-что должны.
Тот отмахнулся:
– Премию тебе Марк выдаст.
– А что насчет инъекции красоты?
– А, это… Я подумаю.
– Но вы сказали… если референдум пройдет удачно…
– Я подумаю, Таня, – понизил тон до ледяного. – Не надо меня торопить.
– Я-то считала: олигарх сказал – олигарх сделал, – не сдавалась она.
Максимус небрежно потрепал ее по щеке:
– Ты слишком настырна. Это тебе вредит.
И больше за весь вечер, пока праздновали, ни слова не сказал.
В десять Таня с удовольствием покинула изрядно надоевший особняк Марка и даже «тук-тук» вызывать не стала – бегом помчалась к себе на выселки. Ну и пусть чемодан со всеми вещами пока в чужом доме – ей не терпелось остаться одной. Наконец на своей (пусть и условно) территории.
Ворвалась в почти родной скворечник, сразу отметила: ни пылинки. В холодильнике – свежие фрукты, сыр, вино. Садовникова включила свет на участке и прогулочным шагом (хотя кому здесь было за ней подсматривать?) вышла во двор. Проследовала в его дальний угол. Груда полусгнивших пальмовых листьев выглядела нетронутой. Таня присела на корточки, погрузила руки в колючие ветки – пусто. Дождем, что ли, прибило тайник? Уже не маскируясь, расшвыряла пальмовые останки. Ни-че-го. Пакет с термосом и флешкой исчез.
Садовникова схватила какую-то щепку, начала расковыривать землю. Может, в суете того давнего дня она забыла? И не просто спрятала, но закопала свои сокровища?
Выкопала приличную яму. Пусто. Только омерзительные жирные черви смотрят с укором.
Дьявол!
В хороший вариант Таня верила с трудом.
Куда более вероятно, что Виктор Андреевич с приспешниками в ее отсутствие тщательно все обыскал. Нашел тайник, предъявил его Максимусу. Но тот приказал до конца референдума никаких мер не принимать. А сейчас Татьяна им больше не нужна. Поэтому шеф на вечернем торжестве был холоден, почти груб. Она больше не фаворит – изгой. Сильные мира сего обсуждают, каким способом с ней лучше покончить.
«Бежать мне надо отсюда, пока цела!» – в отчаянии подумала девушка.
Вернулась в дом. Смыла с рук землю. Достала мобильник – как всегда, мертвый. Включила компьютер – связи с Интернетом нет. Сняла трубку городского. Гудок жизнерадостный, но сразу после кода России или кода острова Пасхи сменяется на противное коротенькое пипиканье.
«Что за глупость я сделала! Все силы отдала, всю душу вложила в этот их референдум! А теперь меня еще грохнут, как нежелательного свидетеля».
Закрылась на все засовы, но спала отвратительно. Все время чудилось: чьи-то злые, холодные, сильные руки тянутся к ее шее.
Пробудилась рано, с больной головой вышла на террасу и опешила.
На рейде, в полукилометре от Матуа, стоял корабль. «Подруга Робинзона». Тот самый, который не так давно привез ее сюда. К нему шустро спешил островной катерок.
«Может, мне удастся сбежать?» – загорелась Татьяна.
Уже никакой премии не надо и никакой инъекции. Она безо всякого эликсира пока красива и молода.
Но как лучше поступить? Броситься к Максимусу – и уехать с его позволения, официально? Или попробовать пробраться на корабль тайно?
Сможет она проплыть пятьсот метров в холодной воде? Наверное. Но что будет, если ее увидят с берега? А главное – примут ли «нелегального эмигранта» на корабле? Таня помнила: капитан с командой перед властителями острова откровенно стелются. Отношений портить не хотят.
Швырнут в катерок – и обратно на Матуа доставят. Или вообще утопят.
Что еще можно придумать?!
Она вспомнила: во время стоянки на берег выпускают команду – развеяться. Не всех – по приезде она видела, что на остров плыли человек десять в корабельной форме.
Попробовать найти союзника среди них? Чтобы помог забраться на корабль и спрятал? Вряд ли кто-то рискнет, но других путей мозг (перегруженный за последнюю неделю) придумать не смог.
Таня натянула спортивный костюм и побежала вниз, к пристани.
Оказалась у пирса ровно в тот момент, когда вернувшийся катерок швартовался.
Таня на всякий случай укрылась за не снятым пока щитом с фотографией Дэвида Гамильтона. И в изумлении увидела: в плавсредстве на почетном месте восседает Максимус. Собственной персоной. А рядом с ним – смущенная и явно перепуганная девчонка лет двенадцати. Светлые волосы собраны в хвост, вместо груди – пупырышки, едва видные под свободной майкой. Рука властителя уверенно лежит на девичьем плече. Малышка не сопротивляется, не пытается убежать. С любопытством разглядывает остров, на Максимуса смотрит со страхом и восторгом. Похоже, понимает и смирилась с тем, что ее ждет – но изрядно предстоящего боится.
Вот, значит, как! Пока было нельзя, ты себе красоток из Голливуда выписывал. К ней, Татьяне, подкатывался – пусть и без особого задора. Но едва закон приняли – сразу открыл истинную личину!
Педофил ты, Максимус! Хронический педофил, и больше никто!
А все красивые слова про единственную роковую ошибку, мо́рок и сумасшедшую любовь – наглое вранье.
Как лев, если попробовал человечины, больше не остановится, так и Максимус – всегда спал с малявками. Раньше тайно. Теперь будет легально.
«А как же я?» – пробормотала Таня.
Голова кружилась, девушка вцепилась в край плаката. И боковым зрением увидела: совсем рядом, за фонарем, тоже прячется мужчина. Седые встрепанные волосы, слегка безумный взгляд. Марьяшкин отец.
Тане стало безумно стыдно. Она ведь даже слов соболезнования несчастному не сказала! И сама предложила, чтобы в день голосования кипящего праведным гневом отца приковали наручниками к батарее.
