– По вашей же логике, это невозможно, – заметил фон Хельрунг. – Если он так слаб, как вы говорите, Пеллинор.
Монстролог вздохнул.
– Вы его обследовали, фон Хельрунг. Как и я, вы знаете, до какой степени он слаб. Не могу понять, почему вы отдаете предпочтение странному объяснению перед рациональным. Что с вами случилось? Не было ли у вас травмы головы? Не находитесь ли вы под действием наркотика? Почему вы упорствуете, Meister Абрам, в своем странном и совершенно сбивающем с толку поведении? Просто неловко слушать, как вы лепечете представителю властей о серебряных пулях и о людях, летающих по ветру, как ласточки.
– Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними, Пеллинор, иначе нам грозит вымирание.
– Наука связана с прогрессом, фон Хельрунг. А то, о чем вы говорите, принадлежит нашему суеверному прошлому. Это шаг назад.
– Скажем так: на небесах и на земле есть много такого, что вам с вашей философией даже не снилось.
Монстролог фыркнул. Он поскреб подошвой ботинка о тротуар, и с нее отскочили осколки разбитого окна.
– Моя философия не простирается так далеко, Meister Абрам. Небеса я оставляю теологам.
– Если так, то мне жаль вас, mein lieber Freund. Если теологи правы – и если я сейчас прав, – то вас ждет раскаяние.
Уортроп бросил на него быстрый взгляд, но печально улыбнулся.
– Я уже с ним живу, – сказал он.
Часть двадцать первая. «Я не думаю, что мы его найдем»
Мюриэл Чанлер ждала нас в гостиной фон Хельрунга. Она подбежала к Уортропу, обвила его руками и прижалась лицом к его груди. Уортроп бормотал ее имя и гладил по каштановым волосам. Фон Хельрунг отвернулся и вежливо кашлянул. Они быстро отпустили друг друга.
– Его уже нашли? – спросила она.
– Если еще нет, то скоро найдут, – твердо сказал доктор. – В его состоянии он не мог далеко уйти.
– Мюриэл, liebchen, не могла бы ты дать маленькому Уиллу что-нибудь поесть? – предложил фон Хельрунг. – Мне кажется, он очень бледный.
– Я не голоден, – сказал я. Признаюсь, меня очень волновало психическое состояние доктора. С тех ужасных дней в пустыне я ни разу не видел, чтобы он был так близок к срыву.
– Надеюсь, ты прав, – сказала она ему. – И надеюсь, что Meister Абрам ошибается. Надеюсь, что Скалу убил кто-то другой.
– Он ошибается практически во всем, – допустил доктор. – Но только не в этом.
Она отвернула свое прекрасное лицо. Уортроп поднял было руку, чтобы погладить и утешить ее, но тут же опустил.
– Я добьюсь, чтобы у него были самые лучшие адвокаты, Мюриэл, – пообещал он. – И, разумеется, я сам буду свидетельствовать в его пользу. Я добьюсь, чтобы его поместили в подходящее место.
– В сумасшедший дом, – прошептала она.
– Пожалуйста, пожалуйста, Мюриэл, ты должна быть сильной, должна быть сильной ради Джона, – сказал фон Хельрунг, взяв ее под локоть и ведя к креслу. – Вот так. Сядь. Ты ведь послушаешься дядю Абрама, да? Есть время для печали, но это время еще не пришло! Хочешь, Бартоломью что-нибудь тебе принесет? Хочешь бренди? Может, бокал хереса?
Она посмотрела мимо него на Уортропа.
– Я хочу своего мужа.
Доктор попросил разговора наедине с фон Хельрунгом. Они ушли в кабинет старика и закрыли дверь. Какое-то время я прислушивался к их спору; доктор бранил его за то, что он сказал полицейским, что они будут охотиться за мифическим чудовищем, тогда как их дичь – всего лишь человек в ужасном болезненном состоянии.
Я поднял голову и увидел, что Мюриэл смотрит на меня, улыбаясь сквозь слезы.
– Что с твоей шеей, Уилл? – спросила она.
Избегая взгляда этих пронзительно прекрасных глаз, я опустил свои на персидский ковер и пробормотал:
– Это был несчастный случай, мэм.
– Да, не думаю, что ты это сделал нарочно! – Несмотря на свое состояние, она рассмеялась. – Это ведь нелегко, да? Служить монстрологу.
– Нет, мэм. Нелегко.
– Особенно если им оказался Пеллинор Уортроп.
– Да, мэм.
– Тогда зачем же ты это делаешь?
– Мой отец служил ему. И когда он умер, мне больше некуда было идти.
– А теперь, как я догадываюсь, ты для него незаменим.
Она улыбнулась моему изумлению.
– О, да, – сказала она. – Я почти не сомневалась, что он тебе это говорил. То же самое он говорил и мне, но это было очень давно. Ты его любишь, Уилл?
Вопрос лишил меня речи. Любить – монстролога?
– Мне не следовало спрашивать, – продолжала она. – Это не мое дело. Я знаю, что ты – все, что у него есть. Когда-то такой для него была я. Но дом нельзя построить на песке, Уилл. Тебе это что-нибудь говорит? Ты знаешь, что я имею в виду?
Я медленно покачал головой. Я не знал.
– Когда-то я себя утешала тем, что он просто не способен на любовь, что я не должна принимать на свой счет того, что случилось между нами. Но теперь, думаю, я понимаю. Ему не хватает не любви – он любит более неистово, чем какой-либо другой человек, которого я встречала, – ему не хватает смелости.
– Доктор Уортроп самый храбрый человек на свете, – сказал я. – Он монстролог. Он ничего не боится.
– Я понимаю, – мягко ответила она. – Ты просто мальчик, и ты смотришь на него другими глазами.
Мне нечего было на это ответить. Почему-то я услышал его голос, раздающийся на заснеженной поляне: «Ты мне отвратителен». Я опустил голову, вспомнив, как он прижимал меня к себе, вспомнив его теплое дыхание на своей шее.
Она почувствовала мою боль, и ее сердце тронула жалость.
– Ты знаешь, он тебя очень любит, – сказала она.
Я внимательно посмотрел на нее. Она дразнила меня?
– О, да, – продолжала она с улыбкой. – Хлопочет о тебе, как курица-наседка. Это очень мило – и так непохоже на него. Только прошлой ночью он говорил…
Она заставила себя замолчать. Она отвернулась. Я увидел, что она покраснела.
К тому времени, как два монстролога прервали свой спор, она собралась уходить. Хотя фон Хельрунг умолял ее остаться, ее ничто не могло разубедить.
– Я не буду здесь прятаться, как испуганный котенок, – сказала она. – Если его не схватят, то он придет домой, и я хочу быть там, когда он придет.
– Я пойду с тобой, – сказал доктор.
Не глядя ему в глаза, она просто сказала:
– Нет.
Но Уортроп не успокоился; он пошел за ней к дверям и, помогая ей одеться, продолжал настаивать на своем.
– Ты не должна идти одна, – сказал он.
