– Боже мой, что это за запах? – Он с отвращением посмотрел на грязное пальто доктора.
– Запах жизни, – ответил доктор.
Отец Джона Чанлера нахмурился и обернулся к Бернсу.
– Инспектор, разве на арестованных не принято надевать наручники?
– Доктор Уортроп не арестован.
– Думаю, у мэра будет что сказать по этому поводу.
– Уверен, что так, мистер Чанлер, но пока он не сказал… – Бернс пожал плечами.
– О, он скажет. Уверяю вас, скажет! – Он повернулся к Уортропу. – Это целиком ваша вина. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы вы были наказаны по всей строгости закона.
– В чем мое преступление? – спросил монстролог.
– Этот вопрос лучше задать моей невестке.
– Я задам, когда ее найдут.
Чанлер уставился на него, потом вопросительно посмотрел на Бернса.
– Миссис Чанлер пропала, – проинформировал его старший инспектор.
– Джон ее забрал, – высказал свое мнение Уортроп, – но я надеюсь, что он не причинит ей зла. Если бы это входило в его намерения, то он бы это сделал здесь. – Он настоятельно обратился к Бернсу: – Время решает все, инспектор. Мы должны немедленно дать объявление.
– Объявление, как вы его называете, совершенно определенно не будет дано, – резко сказал Чанлер. – Если я увижу хоть одно упоминание фамилии Чанлер хоть в одной самой жалкой газетенке, я отсужу у вас все, что вы имеете. Вам это понятно? Я ни в каком виде не позволю марать и бесчестить фамилию Чанлер!
– Это не фамилия, – ответил мой хозяин. – Это человек. Вы хотите, чтобы ее постигла та же участь, что и тех, кого мы нашли в этом доме?
Чанлер придвинул свое лицо к лицу Уортропа и огрызнулся:
– Меня не волнует ее судьба.
Монстролог взорвался. Он схватил Чанлера, который был крупнее его, за лацканы и с силой толкнул на стеллаж. Со стеллажа упала ваза и осколками разлетелась по полу.
Объект гнева моего хозяина не сопротивлялся. Его щеки горели, глаза злобно сверкали.
– Что вы собираетесь сделать? Убить меня? Ведь это то, что вы, так называемые охотники за чудовищами, и делаете? Убиваете то, чего страшитесь?
– Вы путаете страх с отвращением, – сказал Уортроп Чанлеру.
– Пеллинор, – взмолился фон Хельрунг. – Пожалуйста. Этим ничего не решить.
– Она это заслужила, Уортроп, – прорычал Чанлер. – Что бы с ней ни случилось, она получит по заслугам. Если бы не она, мой сын никогда бы не отправился на эту охоту.
– О чем это вы? – крикнул доктор. Он сильно тряхнул Чанлера. – В чем ее вина?
– Спросите его, – сказал Чанлер, мотнув головой в сторону фон Хельрунга.
– Так, хватит, ребята. Давайте будем вести себя хорошо, – прогремел Бернс. – Я не хочу стрелять ни в кого из вас – не очень хочу. Доктор Уортроп, будьте любезны…
Издав сдавленный стон, Уортроп отпустил захваченного. Он отвернулся и пошел, но через несколько шагов обернулся и вытянул палец в направлении чанлеровского носа:
– Я не боюсь, а вот у вас есть все причины бояться! Если можно хоть как-то доверять нашим представлениям о небесах и аде, то это не мне суждено провести вечность, купаясь в дерьме! Будьте вы прокляты за то, что любите драгоценную фамилию Чанлер больше, чем жизнь вашего собственного сына! Объясните это в Судный день, который настанет скорее, чем вы ожидаете.
– Вы мне угрожаете, сэр?
– Я для вас не угроза. Угроза – это то, что побывало в этом доме, и оно помнит, Чанлер. Если я хоть что-то понимаю в его побудительных мотивах, то следующим будете вы.
Мы вернулись в особняк фон Хельрунга, где доктор смыл грязь с лица и волос и избавился от пришедшего в негодность пальто. Фон Хельрунг был явно потрясен до глубины души, и его переполняли чувство вины – если бы мы только поехали раньше, когда Мюриэл не позвонила, – и горечь – Бартоломью служил у него много лет.
Впечатляющее терпение Уортропа было на пределе. Несколько раз он буквально ломился в дверь, клянясь, что будет обшаривать каждую авеню, каждую улицу, каждый двор и переулок, пока не найдет ее. Каждый раз, когда он пытался сбежать, его останавливал фон Хельрунг.
– Сейчас ее главная надежда на полицию, Пеллинор. Они всех до единого бросят на ее поиски; вы это знаете, mein Freund.
Доктор кивнул. Несмотря на влиятельность Арчибальда Чанлера – и даже из-за этой влиятельности, – никто из полицейских не будет знать покоя, пока Джон на свободе. А у старшего инспектора Бернса была репутация беспощадного человека. В конце концов, это Бернс изобрел особую форму допроса, именуемую допросом третьей степени, которую критики по праву называли пытками.
– О чем говорил Чанлер? – спросил доктор фон Хельрунга. – Что это за чепуха о ее вине?
Фон Хельрунг слабо улыбнулся.
– Он никогда особо не любил Мюриэл, вы ведь знаете, – предположил он. – Он хотел бы обвинить кого угодно, только не Джона.
– Это напомнило мне слова Мюриэл, – продолжал доктор, сузившимися, налитыми кровью глазами глядя на своего старого учителя. – Она мне сказала, что это была моя вина. Что это я отправил его в пустыню. Чрезвычайно странно, Meister Абрам, что все вовлеченные в это дело винят кого угодно, но только не того, кто действительно послал его туда.
– Я не приказывал Джону туда отправляться.
– Это была целиком его идея? Он добровольно решил рискнуть жизнью и попытаться найти нечто такое, в чье существование он совсем не верил?
– Я показал ему свой доклад, но никогда не предлагал…
– Боже мой, фон Хельрунг, можем мы оставить эти словесные игры и поговорить откровенно? Разве наша дружба не заслуживает правды? Почему Мюриэл обвиняет меня, а Арчибальд Чанлер обвиняет Мюриэл? Какое отношение каждый из нас имеет к сумасшествию Джона?
Фон Хельрунг скрестил руки на широкой груди и опустил голову. Он начал покачиваться на ступнях. В какой-то момент мне показалось, что он вот-вот опрокинется.
– Все семена должны из чего-то произрастать, – пробормотал он.
– Какого дьявола это означает?
– Пеллинор, мой старый друг… вы знаете, что я люблю вас как сына. Мне не следует говорить о таких вещах.
– Почему?
– Это не служит никакой другой цели, кроме как вызвать боль.
– Это лучше, чем вообще никакой цели.
Фон Хельрунг кивнул В его глазах блестели слезы.
– Он знал, Пеллинор. Джон знал.
Уортроп ждал продолжения, все его мускулы напряглись, все жилы натянулись в ожидании удара.
– Я не знаю всех деталей, – продолжал его старый учитель. – В тот день, когда он уезжал в Рэт Портидж, я задал ему тот же вопрос, который вы задаете мне сейчас: «Зачем? Зачем, Джон, если вы не верите?»
