– Нет, нет, нет, – роптал Уортроп в бессильной человеческой боли.
Часть двадцать девятая. «Этот дар должен был сделать я»
В последнюю пятницу конгресса мой хозяин поднялся с места, и в зале воцарилась тишина; сотня его коллег подались вперед в своих креслах и, затаив дыхание, ждали его ответа фон Хельрунгу. От этого зависела судьба их науки. Если бы он потерпел неудачу, монстрология была бы обречена. Ее бы никогда не рассматривали как полноценную дисциплину, а тех, кто ее практиковал, отныне и навсегда считали бы смехотворными и эксцентричными псевдоучеными на периферии «настоящей» науки. Фон Хельрунг провел впечатляющую презентацию, переработав изначальный доклад, чтобы включить в него звездного свидетеля, «незаменимое доказательство», как он его называл, – некоего Уильяма Джеймса Генри, специального помощника главного докладчика с противной стороны!
Я ждал, что выступление доктора будет таким же неуклюжим, как и репетиции – с логическими провалами и неубедительной аргументацией, – и не был разочарован в своем ожидании. Его было больно слушать, но все вежливо слушали. Настоящее представление было впереди – вопросы и ответы.
Фон Хельрунг задал первый вопрос сразу же по завершении ответного слова Уортропа.
– Я благодарю моего дорогого друга и бывшего ученика, досточтимого доктора Уортропа, за его убедительный и абсолютно искренний ответ. Я польщен – даже смущен – тем, что именно мне адресован этот пылкий – я бы даже сказал, страстный – ответ. Я его хорошо выучил, не так ли?
Он присоединился к нервному смеху присутствующих.
– Но, если досточтимый доктор не возражает, у меня есть к нему один-два вопроса, Спасибо. Я знаю, что время идет, нам надо успеть на поезда, мы стремимся домой, к своим семьям и, конечно, к своей работе… И нам надо похоронить друзей. Увы! Таков наш удел. Такова цена, какую мы платим за расширение человеческих знаний. Доктор Граво это понимал и принимал. Мы все это принимаем. Даже Джон… – У него надломился голос. – Даже Джон это принимал. Но я отвлекся. Теперь к моему вопросу, доктор Уортроп, mein Freund. Если ваша гипотеза относительно этого в высшей степени странного и печального случая верна, то как вы объясните свидетельства вашего собственного ученика касательно природы этого чудовища?
– Я это уже объяснял, – глухо сказал доктор. Хотя опухоль на его скуле немного опала, ему все еще было больно говорить. – Свидетельства объясняются так же просто, как рана у него на шее.
– А, вы имеете в виду укус олгой-хорхоя, от которого он пострадал до тех событий, о которых он сегодня свидетельствовал?
– Я имею в виду именно это. Действие яда этого создания хорошо задокументировано некоторыми из людей, сидящих сейчас в этом зале.
– Но, насколько мне известно, добрейший Адольфус Айнсворт ввел ему противоядие всего через несколько минут после укуса.
– Так же хорошо описана в литературе, – сквозь сжатые зубы произнес доктор, – тенденция к тому, что жертва испытывает длительные перемежающиеся симптомы и после приема противоядия.
– Значит, вы заявляете, что свидетельства герра Уильяма Генри – это сон? – Он тепло улыбнулся.
– Точнее назвать это галлюцинацией.
– Он не слышал, как аутико звал его на ветру?
– Конечно, нет.
– И аутико не переправил его в Монструмариум, сев вместе с ним на этот ветер?
– Я бы попросил вас и всех присутствующих здесь закрыть глаза и вообразить себе эту сцену.
Послышались редкие аплодисменты. Уортроп выиграл очко.
– Тогда как, по-вашему, он доставил его сюда из того подвала? Нанял извозчика?
Теперь смех, гораздо более громкий, чем скромные аплодисменты. Очко в пользу фон Хельрунга.
– Я предполагаю, что он его принес.
– Пешком.
– Да, конечно. Под покровом темноты.
– Я понимаю. – Фон Хельрунг закивал с притворной серьезностью. – Теперь хочу привлечь ваше внимание к первому случаю, доктор Уортроп. Вы утверждаете, что это существо…
– Джон. Его звали Джон.
– Да, когда-то он был Джоном.
– Он всегда был Джоном.
– Вы утверждаете, что он выпрыгнул из окна с четвертого этажа больницы…
– Я утверждаю, что он ушел через это окно. По водосточной трубе – вверх или вниз. Он не «улетел на сильном ветре», как вы предполагаете – если вы не имеете в виду, что у него выросли крылья.
– А как насчет других свидетельств – что вы скажете о них? – Старый австриец поднял стопку данных под присягой показаний. – Это тоже несчастные жертвы Смертельного Червя?
Уортроп с исказившимся лицом переждал, пока утихнет смех, и только потом заговорил:
– Я не знаю, чем они страдают – разве что разновидностью массовой истерии, усугубленной чрезмерной тягой издателей к тому, чтобы продать как можно больше газет.
– Так вы хотите, чтобы эта наша августовская ассамблея отвергла данные под присягой свидетельства семидесяти трех свидетелей на основании… чего? Чего, доктор Уортроп? На основании того факта, что, поскольку вы говорите, что этого не может быть, то этого не может быть? Не в этом ли вы меня обвиняете? В допущении неподтвержденных фактов?
– Я не обвиняю вас в допущении неподтвержденных фактов. Я вас обвиняю в том, что вы их высасываете из пальца.
– Очень хорошо! – воскликнул фон Хельрунг, драматическим жестом бросая бумаги. – Скажите мне, просветите всех нас, милейший доктор, что убило Пьера Ларуза? Что содрало с него кожу, съело его сердце и насадило его на кол? Что затащило сержанта Хока на сорок футов к небу и распяло его на самом высоком дереве? Что такого наш любимый коллега нашел в пустыне, что могло бы сделать с ним это? – Он махнул рукой на анатомический стол, на котором под ярким светом ламп сцены лежало тело.
– Я не думаю, – осторожно сказал доктор, – что он вообще что-то нашел – Он встал со стула. Я едва сдержался, чтобы не броситься к нему. Казалось, он готов упасть в обморок. – Я не знаю, кто убил Пьера Ларуза. Это могли сделать туземцы в состоянии суеверного ужаса. Это мог быть рассерженный кредитор или кто-то, кому он задолжал в карты. Возможно, это сделал и сам Джон после того, как попал под власть какой-то демонической силы. Сомневаюсь, что кому-то суждено это узнать. Что касается Хока… это типичный случай лесной лихорадки. Я спрашиваю, какое объяснение лучше: что что-то бросило его сверху или что он вскарабкался на это дерево? Мальчик размером вдвое меньше него забрался на это дерево. Почему же не мог этого сделать он?
Он посмотрел на тело своего друга, потом отвернулся.
– А Джон… Думаю, это главный вопрос, не так ли? Что случилось с Джоном Чанлером? Вы хотели бы представить его чудовищем, и, думаю, его можно так назвать. Я не отрицаю его преступлений. Я не говорю, что он страшно страдал от чего-то такого, что я плохо понимаю. Ключ в том… Ну, думаю, я единственный садовник на земле, который не знает семян, которые он засевает. Но я скажу, – тут голос монстролога стал суровым. – Я скажу, что он сделал все возможное, чтобы оправдать наши ожидания. Вы хотели, чтобы он стал чудовищем, и он вам подчинился, ведь так, Meister Абрам? Он превзошел ваши самые дикие мечты. Мы изо всех сил пытаемся стать тем, что в нас видят другие, не так ли? Я пытался его спасти. С самого начала я хотел отдать за него свою жизнь, но нет любви сильнее, чем это…
