– Там он встречается с доктором Торрансом.
– Кто такой доктор Торранс?
– Друг доктора Уортропа. Он нам помогает.
– Помогает вам что?
– Найти путь на остров.
– Что за остров?
– Остров магнификума.
Рюрик задыхался. Подъем был крут, а он не привык к жаре.
– Для чего эти ямы? – удивился он вслух.
– Защищать город от затопления.
Пересохшие цистерны были затоплены глухими тенями; казалось, у них нет дна. Если вы упадете в такую, то, может, будете падать вечно.
Носильщики трупов забирают мальчика и обмывают его в Таро, моче белого быка. Они обряжают его в Судрех-Кусти, облачение мертвых. Только лицо его остается открыто. Он nasu, нечистый. Дух мальчика следит за ними и не понимает. Он не помнит, что это было его телом. Дух его вновь младенец; у него нет памяти. Теперь шестой час третьего дня.
– Долго еще? – спросил Плешец.
– Оно сразу за следующим подъемом, – ответил я.
– Лучше бы тебе не врать нам.
– Это то самое место, – сказал я.
– Если ты нам врешь, я тебя выпотрошу. Я выпущу тебе кишки и сброшу их с горы.
– Это то место, – повторил я.
Теперь час Гах-Сарны. Дастуры молятся над телом стихами Авесты, дабы укрепить его дух и помочь тому в пути. После молитв тело несут наверх – и в Дахму, где его выкладывают на камень. Теперь двенадцатый час третьего дня.
– Что-то не то, – сказал Рюрик. – Это место, оно же заброшено.
– Он велел мне прийти сюда.
– Помнишь правило раз?
– Он сказал, что будет здесь.
– Здесь, – повторил Плешец. – Но что это за «здесь»? Что это за место?
– Оно называется Дахмой, – ответил я.
Рюрик зажал себе рот ладонью.
– Что это за вонь?
Я решил, что Рюрик должен быть первым, потому что пистолет был у Рюрика. Я сунул руку в карман куртки.
«Отдайте Уиллу Генри; мне некуда его положить».
«Если бы вы носили оружие поменьше, могли бы заткнуть его за подвязку».
– Что-то тут не так, – сказал Плешец и обернулся к Рюрику. – Что-то не так.
Во внутреннем круге – мальчик, над ямой, в которой лежат сухие кости и прах. Теперь он назначен солнцу, и мухам, и птицам, что сперва выклюют его незрячие глаза. То первый час четвертого дня, над ямой, на вершине бездны.
Глаза Рюрика расширились, челюсть отвисла. Последнее, что он увидел перед тем, как пуля разорвала его мозг, не имело никакого смысла. Прожив жизнь чрезвычайно уверенным в себе человеком, он умер в чрезвычайном смятении.
Плешец бросился вперед; лезвие его ножа сверкнуло в свете последних угольев угасающего дня. Его выпад распорол мне рубашку на груди; острие ножа вонзилось в висевший у меня на шее подарок Фадиля, в скарабея на удачу; и я выстрелил в упор Плешецу в живот. Подельник рыжего рухнул к моим ногам лицом вниз. Я, шатаясь, отступал назад, пока не шлепнулся о белую стену башни, а затем колени мои подкосились, и я рухнул на каменную землю рядом с раненым, который еще не умер, но, истекая кровью, полз ко мне. Кровавый след, тянувшийся за его подергивающимися ногами, влажно сверкал на голых камнях.
Я поднял револьвер доктора на уровень его глаз. Я держал пистолет обеими руками, но все же не мог заставить его перестать трястись. Плешец остановился, перекатился на бок, зажал кровоточащий живот одной рукой и потянулся ко мне второй. Я не пошевелился. Он был nasu, нечист.
Я посмотрел мимо него: на море, заключенное в раму арочного прохода в стене, на линию, что складывалась там, где вода встречалась с небом. Мир был не круглый, понял я. Мир был плоский.
– Пожалуйста, – прошептал он. – Не надо.
В отличие от Рюрика, Плешец успел понять свою судьбу.
Дух мальчика приходит к Чинвато-Перету, мосту вздохов, соединяющему два мира. Там он встречает самого себя в облике прекрасной девы, свою Каинини-Кехерпу, что провожает его к Митре на суд за все, что он совершил и что оставил недовершенным.
Я оставил их там мухам, и птицам, и солнцу, и ветру. В молчании за стенами Tour du Silence я оставил их. Где безлицые мертвецы смотрели в небо, там я оставил их в центре мира.
Дневник 10. Tυφωεύς
Часть тридцать третья. «Наша единственная надежда на успех»
Я нашел Артюра Рембо прохлаждающимся на крыльце Гранд-отель де л’Универс, при свежей сорочке и ироничной улыбке.
– Ну? – спросил он.
– Ну – что? – Я был уверен, что он может видеть это в моих глазах, чуять, как это поднимается от всего моего существа. Зороастрийцы верят, что мертвецы сперва не уходят; три дня они кружатся у своих покинутых тел, потерянные и забытые. Их выселили, и они не понимают, почему.
– Доктор Уортроп вернулся? – спросил я.
– Да, но вот-вот снова уйдет – искать тебя.
– Где он?
– Там, – сказал он, кивнув на лобби. Я побежал по лестнице, перепрыгивая по две ступеньки зараз. – Лучше бы тебе сообщить ему что-нибудь хорошее. У него для тебя хорошего маловато, – крикнул Рембо мне вслед.
Монстролог стоял посреди комнаты в окружении нескольких облаченных в форму британских полицейских, а также одного или двух вооруженных сипаев
[148]. Уортроп, вне всякого сомнения, самый опытный охотник из всех присутствующих, заметил меня первым. Он отпихнул кого-то с дороги и зашагал ко мне, чтобы поприветствовать увесистой затрещиной.
– Где ты был, Уилл Генри? – вскричал он. Его лицо исказилось от ярости и затаенной тревоги, которые я видел не первый раз. «Я не допущу, чтобы ты умер!» Он схватил меня за плечи и грубо встряхнул. – А ну, скажи мне! Почему ты вот так? Разве я не велел тебе остаться с месье Рембо? Почему ты меня не дождался? Ну? Что, нечего сказать в свою защиту? Говори!
– Мне жаль, сэр…
– Жаль? Тебе жаль? – Он в изумлении покачал головой. Оставив одну руку у меня на плече – словно боясь, что без якоря я могу улететь, – он обернулся к поисковой партии, сообщил им, что заблудший маленький агнец вернулся, и поблагодарил за то, что те так быстро отозвались на клич о помощи. Он больше не произнес ни слова, пока они не ушли, а затем сказал мне:
– А теперь, без фальшивых извинений, Уилл Генри, будь добр объяснить, почему ты сбежал, никому не сказав ни слова.
Я старался не смотреть ему в глаза.
– Я пошел искать вас, сэр.
