– Это все чертова жара, – сообщил Расселл моему наставнику. – Выплавляет из человека всю честь. Таможенники такие продажные, что родных матушек продадут за шестипенсовик и бутылку арака
[150].
Обанкротившись и впав в отчаяние, Расселл обратился к торговле намного более выгодным активом – алмазами. Дважды в месяц он гонял «Дагмару» вдоль побережья Африки на юг к Софале, где загружался контрабандой у продажного португальского чиновника, и вез камни брокерам в Порт-Саид. Алмазы прятали в мешки с кофе не слишком хитро, чтобы одурачить таможенников, но достаточно, чтобы укрыть при неизбежных рейдах сомалийских и египетских пиратов, рыскавших меж Мозамбиком и Баб-эль-Мандебским проливом, Вратами Слез – там, где Красное море встречается с Аденским заливом и где погиб поэт в Артюре Рембо.
Мы встретились с капитаном и его первым помощником, сомалийским исполином по имени Аваале, в столовой отеля за завтраком. Я, сухопутный двойник Аваале, сразу тому понравился.
– Что означает твое имя? – Английский у него был превосходный.
– Что оно означает?
– Да. Я Аваале; на моем языке это значит «удачливый». Что значит твое имя?
– Я не знаю, значит ли оно что-то вообще.
– О, все имена что-то, да значат. Почему твои родители, назвали тебя Уильямом?
– Я их никогда не спрашивал.
– Но теперь, я думаю, спросишь, – глаза его заплясали и он широко улыбнулся.
Я отвел взгляд. Доктор и капитан Расселл обсуждали – на довольно повышенных тонах – плату за проезд. Этот спор занял львиную долю визита Уортропа к Расселлу накануне. Расселл хотел получить всю сумму сразу, а доктор, скупой как всегда, соглашался только на половину, с тем, чтобы остаток был выплачен после нашего благополучного возвращения.
– Что случилось с твоими родителями? – спросил Аваале. Он правильно понял мою реакцию.
– Они погибли при пожаре, – ответил я.
– Моих тоже нет, – он положил свою огромную ладонь на мою. – Я был тогда еще мальчиком, как и ты. Ты walaalo, маленький Уилл. Брат.
Он поглядел на Расселла, чей от природы розовый цвет лица теперь разгорелся глубоким алым, и улыбнулся.
– Знаешь, как капитан Джулиус лишился глаза? Он упал с лошади при Кандагаре, и когда ударился о землю, его ружье выстрелило. Он пропустил всю битву. Капитан говорит людям, что был ранен при атаке, что, как большая часть историй о войне, правда – но в то же время и не совсем!
– Я должен покрыть свой риск, Уортроп, – яростно настаивал Расселл. – Я вам уже говорил, никто не пытается добраться до Сокотры в это время года. Британцы даже самый большой фрегат и на сто миль к этому месту не подведут до октября. Они закрывают Хадейбо на время муссонов, а Хадейбо – единственный пристойный морской порт на всем чертовом острове.
– В таком случае высадимся в Гишубе или Стерохе на юге.
– Можно попытаться. Течения на юге коварны, особенно в это время года. Напомню, доктор, я не обещал вам спокойной прогулки с палубы на берег.
Аваале склонился ко мне вплотную и тихо спросил:
– Зачем вы плывете на Сокотру, walaalo? Это место xumaato, гиблое… проклятое.
– У доктора там важное дело, – прошептал я в ответ.
– Он дхактар? Говорят, там много странных растений. Он, выходит, намерен собирать травы для снадобий?
– Он дхактар, – сказал я.
Мы поднялись на борт «Дагмары» в четверть девятого, и на этот раз я не мог дождаться, когда же мы выйдем в море. Набережная кишела британской военной полицией и солдатами; я ждал, что меня отзовут в сторону, чтобы допросить о двух трупах, брошенных на растерзание канюкам в центре мира, так как был уверен, что их уже успели обнаружить.
Мы будем идти в отличном темпе, пообещал Расселл моему беспокойному наставнику, плавание займет не больше пяти с половиной дней. «Дагмару» недавно переоборудовали новыми котлами (мудрое вложение, если вы промышляете контрабандой алмазов), а трюмы ее будут пусты, что увеличит скорость практически вдвое.
– И последнее, чему мне хотелось бы получить от вас подтверждение, – сказал Уортроп, оглядывая толпу в поисках подслушивающих. – Мы пришли к соглашению в том числе и насчет частностей возвращения в Бриндизи?
Расселл кивнул:
– Я довезу вас до самого Бриндизи, доктор. И доставлю ваш особый груз, хоть весь мой опыт и говорит против этого. Я хотел бы надеяться, что мы можем доверять друг другу, как джентльмен джентльмену.
– Мое ремесло, как и ваше, капитан Расселл, практикуют в основном подлецы, а не джентльмены. Вы довольно скоро узнаете, что у меня за особый груз, и получите достойную компенсацию за риск, сопряженный с его перевозкой, я вам обещаю.
Мы с монстрологом прошлись вперед, пока «Дагмара», пыхтя, шла по гавани к открытому морю. По левую руку от нас высились Аденские горы, вздымались клубы черной пыли угольного склада, грациозно изгибался Полумесяц Принца Уэльского и виднелся поблекший фасад Гранд-отеля де л’Универс. На веранде отеля я разглядел человека в белом костюме, поглаживавшего выский бокал с мерзкой зеленой жидкостью. Неужели я увидел, как он поднял свой бокал в шутовском тосте?
– Итак, Уилл Генри, – сказал доктор, – чему же ты научился у великого Артюра Рембо? – Он наверняка заметил того же человека.
«Ничего не остается, когда ты приходишь к центру всего, лишь яма костей внутри внутреннего круга».
– Чему я научился, сэр? – Бриз на моем лице был просто восхитителен, и я вдыхал аромат моря. – Я узнал, что поэт не перестает быть поэтом только оттого, что перестает писать стихи.
Неизвестно почему, но Уортроп подумал, что это чрезвычайно умно с моей стороны. Монстролог хлопнул меня по спине и рассмеялся.
Сперва за нами отступала земля, пока горизонт не одержал над ней верх. Затем исчезла стая кораблей: пакетботов и грузовых пароходов, легких пассажирских судов, полных колонистов, бегущих от жары, и арабских рыбацких дау, чьи большие треугольные паруса злобно щелкали на ветру, пока горизонт не поднялся, чтобы поглотить их. Крачки и чайки какое-то время следовали за нами, пока не отказались от погони и не вернулись в охотничьи угодья близ острова Флинт. И остались только «Дагмара» и море под безоблачным небом, и солнце, швырявшее ее тень поверх вихрящегося кильватера, и пустой горизонт, куда ни посмотри. И слышны были оглушительный грохот двигателей корабля, и едва слышное пение кочегаров внизу, и смех праздной команды, прохлаждавшейся на верхней палубе. Все они были сомалийцы, и никто не знал ни слова по-английски, за исключением Аваале. Им ничего не сказали о нашей миссии, и они не выказывали ни малейшего любопытства. Будучи счастливы ненадолго отдохнуть от пиратов и не в меру любопытных таможенных властей, матросы смеялись и шутили, как школьники на каникулах.
