– Исааксон! Еще один вопрос. Отвечай правду, и тебя вытащат. Ты ее уже поимел?
– Что? Что? О, господи!
– Ты трахал Лили Бейтс?
Я ждал ответа. Он был упрям, но все же не глуп. Если он был с ней и сознается в этом, то я могу и не сдержать обещания. Если он станет все отрицать, то, независимо от того, правда это или нет, я ему не поверю, а значит, моя дилемма не станет проще.
Брыкаясь на ветру, Исааксон испустил нечеловеческий вопль.
– Нет, нет, этого никогда не было! Клянусь богом, Уилл, клянусь!
– Чем ты клянешься?
– Богом. Богом, богом клянусь!
– Это не бог держит тебя сейчас, Сэмюэль. – Внезапно мной овладела ярость. – Мной клянись, и я тебя вытащу.
– Хорошо, клянусь. Тобой клянусь!
Мистер Фолк рядом со мной тихо хихикнул.
– А ведь он врет.
– Нет, мистер Фолк. Это один бог знает.
– Да, только бог тут ни при чем.
– Вы правы, мистер Фолк.
В подвальной лаборатории, когда лопнула оболочка яйца, я видел свое отражение в янтарном глазу. Я был лишь скромным ассистентом при рождении монстра, неловким акушером, избавителем и жертвой.
Прости меня, прости, ибо я ничтожен в сравнении с тобой.
Часть четвертая
Глава первая
Было уже совсем темно, когда я снова вошел в дом номер 425 по Харрингтон-лейн. Монстролог сидел за обеденным столом и набивал себе брюхо с жадностью человека, который не ел неделю, что, вполне возможно, так и было.
– Ты не голоден, – заметил он, на миг прекратив обжираться.
Я достал из кармана оловянную фляжку (в кухне было промозгло и холодно), отвинтил крышку, с трудом глотнул виски. Монстролог нахмурился и неодобрительно поцокал.
– Неудивительно, что у тебя такой ужасный вид, – вынес свое суждение старый негодяй, запихивая в рот кусок сыра.
– Да, наверное, я много пью, – согласился я. – А вы? Какое оправдание у вас?
Он проигнорировал мой вопрос.
– От тебя пахнет дымом. И под ногтями у тебя грязь.
– Пепел, – поправил я. – Ваши мусорные контейнеры переполнились.
Выражение его лица не изменилось.
– Ладони стерты в кровь.
– Вы меня в чем-то обвиняете?
Он невесело улыбнулся.
– В сарае всегда лежат несколько пар рабочих перчаток, ты же знаешь.
– Да, знаю.
– Значит, ты забыл.
– Моя память уже не та, что раньше. Вот, например, никак не могу припомнить имя той девушки, которую я нанял, чтобы она кормила вас, купала и вообще следила за тем, чтобы вы не теряли человеческий облик.
Уортроп взял нож и отрезал кусочек яблока. Его рука не дрогнула. Жевал он также очень решительно.
– Беатрис, – сказал он. – Я тебе уже говорил.
– Вы ее уволили?
Он пожал плечами. Его глаза забегали.
– Где лепешки?
– Или она сама ушла?
– Я же говорил тебе, я ее уволил. Где мои лепешки?
– Почему вы ее уволили?
– У меня много дел, а тут какая-то шумная потаскушка болтается за мной по пятам и во все сует свой нос.
– Куда она пошла?
– Откуда мне знать? – Его терпение явно истощалось. – Она не говорила, я не спрашивал.
– Это-то и кажется мне странным.
– Почему?
– Потому что она ушла, не известив меня. Это ведь я нанял ее на работу, не вы. Почему она не обратилась ко мне за расчетом, когда вы ее уволили?
– Думаю, об этом тебе лучше спросить у нее самой.
– Это может оказаться затруднительным, поскольку никто из нас не знает, куда она ушла.
– Чего это тебя так волнует вопрос местонахождения безмозглой горничной, каких тринадцать на дюжину? – рявкнул он, теряя самоконтроль.
Я еще раз, напоказ, глотнул из фляжки.
– Нисколько не волнует.
– А. Хорошо. И зря ты ее нанял. Я же тебе говорил, никто мне не нужен. Что со мной может случиться?
– Значит, это снова я во всем виноват?
– Что? В чем ты виноват? О чем ты?
– О судьбе Беатрис. Я виноват в том, что навязал ее вам.
– Нет. Ты виноват в том, что поставил меня и себя в такое положение, когда навязывать ее мне стало необходимо. – И он улыбнулся совсем по-детски, как будто только что отмочил забавную шутку. – Ты давно уже затаил на меня обиду, Уилл Генри. Где мои лепешки? Давай их сюда, а не то я совсем рассержусь.
– Что ж, не стоит доводить до этого, правда? – Я вытащил пакет оттуда, где прятал его. Он выхватил его у меня из рук, отвратительно хихикая. Мои глаза были устремлены на подвальную дверь за его спиной.
– Это из-за нее вы навесили замок на эту дверь? – спросил я.
– Из-за нее? Из-за Беатрис, что ли? Да сколько уже можно о ней? – И он налил себе еще чаю.
– Я не о ней. Я хотел спросить…
– Я живу один, как тебе известно, – с нажимом произнес он. – Врагов у меня много, как тебе тоже, несомненно, известно…
– Кто они, Уортроп? Назовите мне их. Хотя бы одного.
Он швырнул на стол недоеденную лепешку.
– Да как ты смеешь! Я не обязан отчитываться ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было! Все, что я делаю и чего не делаю, – это мое дело, и только мое! Мне не нужна ее компания, как не нужна и твоя, – ни сейчас, ни двадцать четыре года назад!
Я сунул фляжку с виски в карман и положил руки на стол.
– Что в подвале, Уортроп?
Его губы беззвучно зашевелились. Он поднял брови и посмотрел на меня снизу вверх с таким видом, словно его взгляд мог повернуть годы вспять и вернуть меня в тело одиннадцатилетнего мальчика, в котором я некогда обитал.
– Ничего, – ответил он наконец.
– Один мудрый человек сказал мне однажды, что ложь – это худший вид глупости.
– А люди глупы. Конец силлогизма.
– Я же все равно узнаю. Лучше скажите сразу.
– Зачем мне говорить тебе то, что ты и так знаешь?
– Я знаю, что там что-то есть, но не знаю, что именно.
– Вот как? Тогда вы не слишком преуспели в вашем образовании, мистер Генри.
– Труд всей вашей жизни, как вы выражаетесь, но за многие годы вы имели дело со многими вещами, и под конец они пожрали вас совсем. Впрочем, не только вас.
– Да. – Он серьезно кивнул, и я заметил в его глазах тень страха. – Я оставил за собой немало жертв – больше, чем другие, но наверняка меньше, чем ты.
