– Хватит! – завопил он. – Это неслыханно… это смешно… это неприлично!
– Это правда, – продолжал я спокойно. – Та самая, которую вы, по вашим словам, цените превыше всего на свете. Вы спрашивали меня, кто я, но вы сами знаете ответ: я тот, кто ждет вас у подножия лестницы.
Рванувшись вперед, он схватил меня за грудки и поднял в воздух, приблизив мое лицо к своему.
– Я сдам тебя им. Я расскажу им все, что ты сделал, и обсуждай тогда неизбежные выводы с бандитами!
Я рассмеялся ему в лицо. Он отшвырнул меня и, пошатываясь, пошел к двери. Я остался стоять; я не упал.
– Какую ужасную ошибку я совершил, – сказал он. – Нельзя было брать тебя в свой дом – в этом отношении ты прав: я лицемерен. Жалости нет места в нашем мире, а я пожалел тебя. Нет места милосердию, а я был с тобой милосерден…
– Милосердие? Это вы называете милосердием?
– Я пожертвовал для тебя всем! – взревел он. – А ты только и делал, что тянул меня назад, ставил мне подножки, предавал меня на каждом шагу! Все шло великолепно до того самого момента, пока ты не сунул нос туда, куда тебя не просили.
Я распахнул дверь. Он рявкнул, чтобы я закрыл ее, и я, как верный слуга, уже сделал движение, чтобы затворить ее, но остановился.
– Я сказал, закрой дверь.
– Я ухожу от вас, доктор Уортроп, – сказал я, глядя через открытую дверь в коридор и на лифт, который увезет меня вниз, в фойе, откуда я выйду в мир без монстрологии и убийств, без тварей, беспомощно копошащихся в банках, и без несказанной, устрашающей красоты куколок, из которых еще не вылупились чудовища. У меня закружилась голова, по рукам и ногам побежали мурашки, сердце часто забилось от избытка адреналина. Свобода.
Он громко захохотал.
– И куда же ты пойдешь? А главное, что ты станешь делать, когда придешь туда?
– Куда я пойду? – переспросил я. – На край света! Где буду изо всех сил стараться забыть вас и все, с вами связанное, даже если на это уйдет тысяча лет!
Каждый имеет право защищаться.
Вот в чем суть. И только она одна имеет значение.
Я вышел.
Глава вторая
На Риверсайд-драйв я пришел почти бегом.
Как абсурдно просто – и просто абсурдно, – думал я, – цепь, державшая меня все эти годы, оказалась сотканной из воздуха! Дом, бывший моей тюрьмой, имел стены не плотнее воды; понадобился лишь хороший пинок, чтобы пробить в них брешь и оказаться на свободе. Свобода! Я несся вперед со скоростью, в сотни раз превышающей скорость света, и теперь, не связанный ничем, не ограниченный прошлым, которое сжалось в крохотную точку где-то далеко позади меня, я побежал в кассу. Свобода! Я больше не слышал голосов из пламени, а главное, я не слышал его голоса, надсадно вопящего в темноте ночи – Уилл Генри-и-и-и-! – и к черту всех, танцующих в огне, и скребущихся в банках, к черту плен янтарных глаз, жестокую насмешку чудовищ, безбожие усовершенствованной природы, и его, его тоже к черту: того мальчугана в потрепанной шапчонке, который, потеряв однажды бога, сотворил себе другого из того, кто нашел и приютил его. К черту все, к черту его и все кровопролития, к которым привело служение ему. Кровь, кровь, кровь, реки крови, они текут, захлестывают, удушают; надо рваться изо всех сил, пинать ногами, и тогда можно будет проложить путь к свободе и снова начать дышать.
Дышать.
– Где она? – задыхаясь, выпалил я, появляясь в дверях.
– Мисс Лили? Она уже легла и не велела…
Но я оттолкнул его и кинулся вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки за раз, наконец-то восходя, поднимаясь, чтобы ворваться в ее комнату, где тут же больно ударился ногой об угол раскрытого дорожного сундука и, потеряв равновесие, упал и растянулся на полу лицом вниз.
Я услышал, как закрылась дверь. И тут же ее голос:
– Как у тебя только наглости хватает…
Я перекатился на спину и вынул из кармана пиджака бумагу.
– Хватает – и не только на это! У меня есть вот что.
– Что там у тебя еще?
Я сел и помахал бумажкой.
– Мой билет на утренний пароход. Завтра я отплываю с вами в Англию, мисс Бейтс!
Она нахмурилась.
– Это вряд ли.
– Совершенно точно. – Я, смеясь, вскочил с пола. – Третьим классом, конечно – я же не дитя Риверсайд-драйв!
Она сложила на груди руки и поглядела на меня, нахмурившись.
– Что-то я ничего не понимаю.
– Я свободен, Лили! Покончил со всем, и с ним тоже.
Я схватил ее запястья и потянул ее руки на себя. Она вырвалась.
– Ты пьян.
– Пьян, но не от вина. Не знаю, почему я никогда не замечал раньше – а вот ты видела, ты с самого начала все видела. Ты называла его моим доктором. И была права: я не принадлежал ему, это он принадлежал мне. А то, что принадлежит мне, я могу сохранить, а могу и выбросить, как захочу. Как я захочу!
– Но почему именно сейчас? Что он натворил на этот раз?
Я покачал головой.
– Дело совсем не в нем. – Я снова протянул к ней руки, она опять попыталась увернуться, но не успела: охотник поймал добычу. Притянув ее к себе, я сказал:
– Я люблю тебя, Лили.
Она отвернулась.
– Нет.
– Да. Я люблю тебя. Я люблю тебя с двенадцати лет. И сделаю для тебя все, что угодно. Только скажи. Скажи, что ты хочешь, я все исполню.
Она посмотрела на меня. Ее глаза были голубыми и прозрачными до самого дна, точно воды того озера на Сокотре, в которое я бросился, чтобы смыть грязь. Я был осквернен, и ледяная вода очистила меня. Да, думал я. Вот в чем наше спасение.
– Оставь меня, – сказала она тихо. – Иди, куда пожелаешь, только оставь меня. – Она высвободилась из моих объятий. – Ты пугаешь меня, Уилл. Нет, я говорю не так – а как, не знаю, у меня нет таких слов – но в тебе чего-то как будто не хватает. Чего-то важного, того, что, как мне кажется, было однажды, а теперь пропало.
– Не хватает? – Я чувствовал, как кровь приливает к моему лицу. О чем это она? Мне показалось, что я знаю. – Я не лгу. Я правда люблю тебя.
– Перестань повторять одно и то же, – сказала она. – Убегай, если хочешь. Но не прикрывайся мной, как предлогом.
– Я не убегаю, Лили. Я бегу к цели.
Я сделал к ней шаг. Она отступила. В этот миг меня охватило ужасное желание ударить ее, и я едва справился с ним.
– Пожалуйста, Лили, не отвергай меня. Я этого не вынесу. Я никогда не говорил тебе об этом, хотя должен был; не знаю, почему я молчал, – твои письма были единственным, ради чего я жил. Они возвращали меня к реальности, не давали окончательно сбежать от нее в пустоту. Пожалуйста, Лили, прошу, позволь мне поехать с тобой завтра. Позволь хотя бы попытаться доказать тебе, что ты не предлог, а причина. Мое чувство к тебе цельно. Я сам целен. Я человек.
