Раннее же Средневековье было периодом относительного процветания. Ко времени правления династии Сун (в конце высокого халифата) китайская экономика переходила от преимущественно торговой экспансии к первой стадии масштабной индустриальной революции, когда вложения в промышленность на некоторых территориях росли все быстрее, особенно на севере, в то время как на юге с помощью новых методов повышалась производительность сельского хозяйства. Золотой запас китайцев многократно умножился с открытием новых месторождений, и, естественно, повысились объемы и качество торговли в странах Южных морей (через Индийский океан и моря к востоку от него). По-видимому, отчасти в ответ на увеличение притока золота в Китай также повысились темпы развития коммерции и городской активности на других территориях, и особенно заметно это на западе Европы, которая и сама интенсивно наращивала сельскохозяйственное освоение своего холодного и болотистого севера при помощи плуга с отвалом. В подобных обстоятельствах исламские страны, находясь на пересечении всех торговых путей полушария, переживали дальнейшее укрепление торговли по сравнению с их сельским хозяйством. Результаты в долгосрочной перспективе оказались не так уж благоприятны даже для самой торговли, но тем не менее они способствовали наращиванию силы мусульман и дальнейшей экспансии их социального порядка.
Зыбкость аграрного процветания
У общества появляется больше возможностей культурного самовыражения, когда возникает множество разнообразных социальных институтов, посредством которых может выразить себя отдельно взятый человек. Дифференциация институтов, в свою очередь, обусловлена высоким уровнем вложений не только в обычном экономическом смысле, но и с точки зрения вложений человеческого времени — конкретных усилий и внимания, — обязательных, к примеру, для интегральных научных исследований. Но высокий уровень инвестиций возможен при процветании не только в отношении благополучия крестьян (хотя в долгосрочной перспективе это может оказаться принципиально важным), но и в смысле наличия существенных излишков у других классов, позволяющих им изыскивать как средства, так и свободное время на те или иные нужды. Следовательно, хотя процветание не способно обеспечить культурное самовыражение, в долгосрочной перспективе оно является предпосылкой для последнего.
Возможности мусульман в полной мере реализовать имевшийся у них потенциал для процветания и творчества ограничивались свойством, характерным для любого общества аграрного типа, а именно шаткостью любого процветания и сложностью институтов, которая возникает в случае, если продолжительное процветание возникло при минимальном уровне развития институтов. Как только симбиоз деревни и города становится жизнеспособным, так, что сельское хозяйство не может нормально функционировать без вливания продуктов из города и даже городского управления, почти никакие превратности истории, разве что крупномасштабная природная катастрофа, не в состоянии опустить общество на более низкий уровень развития. Но вот дальнейшему развитию институтов, как творческих, так и материальных, могут помешать многие события в обществе, способные сдвинуть его (по крайней мере, локально) на базовый экономический уровень симбиоза деревни и города.
Массовые нападения со стороны менее развитых регионов, правители которых не были готовы поддерживать высокий уровень развития, необходимый для существования сложных институтов, могли привести к снижению интеллектуальных и экономических инвестиций, а вместе с этим — и уровня институционной сложности более развитого региона, если этот регион не был несоизмеримо сильнее, чем его менее развитые соседи. Данное наблюдение сделал Гиббон, когда сравнивал аграрную Римскую империю с современным ему Западом, который смог бы завоевать только народ, находящийся на таком же техническом уровне. Как отмечал Гиббон, уровень сложности могла понизить и внутренняя напряженность. Духовный, социальный и политический дисбаланс мог нанести ущерб правящей элите и ее привилегированной культуре в нескольких аспектах: он мог вызвать недовольство менее привилегированных классов — недовольство, которое могло выразиться как в движении в поддержку близких народу социальных и духовных традиций, так и в открытом мятеже. Могло оно привести и к параличу самой элиты, что вызывало бы политический коллапс и войны. Затем мог бы возникнуть военизированный общественный строй с деспотом у руля и анархией на задворках; но ни то, ни другое не помогло бы поддержать хрупкое равновесие между институтами.
Сложные институты могли бы пережить не одну оккупацию и не один серьезный внутренний конфликт, и чаще всего ущерб, причиненный войнами или скверным политическим управлением, можно было бы возместить, если он не слишком разрушителен и продолжителен. Но в долгосрочной перспективе подобная устойчивость может иметь место лишь при высокой степени процветания, что, в свою очередь, обусловлено сочетанием многих благоприятных обстоятельств, которые нужно стараться сохранить. Если политических ошибок слишком много, это может разрушить как раз те ресурсы, при помощи которых устраняются последствия таких ошибок. Нарушение гармоничного соотношения благоприятных факторов приводит к снижению уровня развития общества или даже низводит его (по меньшей мере, локально) на минимальный уровень аграрного общества.
В определенные периоды Средневековья и в определенных исламских регионах такая шаткость основанного на сельском хозяйстве процветания давала о себе знать. В целом благополучие обширной части исламских территорий явно снизилось, особенно в период позднего Средневековья, и дальнейшее развитие социальных институтов было затруднено. В некоторых случаях наблюдался регресс; хотя мнение об общем упадке, превалирующее среди историков по сей день, пожалуй, неверно. У нас слишком мало данных для точного определения происходивших тогда событий. В любом случае в большинстве мусульманских регионов не наблюдалось экономической экспансии, сравнимой с той, что имела место в Западной Европе или в Китае в начальном периоде Средневековья. Этот факт ставит перед исследователями исламского сообщества два вопроса. Первый должен во многих случаях стать важнейшим политическим вопросом: как предотвратить угрозу политической дезинтеграции? Во-вторых, если нас интересуют общие последствия экономической активности Старого Света, мы должны часто спрашивать себя, какого рода тенденции наметились в итоге в аридной зоне, вместо того чтобы ожидать общего подъема инвестиций и дифференциации институтов.
Хотя такими вопросами надо задаваться постоянно, экономическая нестабильность — не то же самое, что общий экономический спад. Снижение уровня процветания, которое можно отследить по документам, зачастую оказывается лишь локальным. Более того, влияние любого экономического спада на культурную деятельность и развитие институтов может быть временным; если состояние ресурсов закрепится на новом (более низком) уровне, благодаря процветанию данный уровень сможет стать отличным фундаментом для культурной деятельности. Следует признать, что в исламских регионах, как минимум в некоторых отраслях, часто наблюдался рост благосостояния. Там почти никогда полностью не возвращались к базовому аграрному уровню экономики, и даже в самые тяжелые времена и в самых неблагополучных регионах имело место некоторое экономическое развитие. Между тем многие исламские территории в определенные периоды Средних веков поистине процветали, пусть и на менее устойчивом основании, чем прежде. И процветание это обусловило довольно бурный расцвет творчества, сравнимый с большинством периодов и регионов Ойкумены до начала технической эпохи Нового времени.
