Блеск высшего общества Фатимидов наиболее ярко проявился в искусстве. Экономическое процветание Египта было основано не только на транзитной торговле. Произведения египетских ремесленников сами по себе были важным товаром. В числе прочего в городах на побережье, где была высокая влажность воздуха, производились дорогие ткани. Ремесленное искусство было унаследовано еще от доисламских коптов. Оно контролировалось правительством, поглощавшим солидную часть произведенной продукции. Остальное шло на рынки по всему исламскому миру от Нила до Амударьи и далеко за его пределы.
Эти произведения ручного труда были важны как с экономической точки зрения, так и с позиции искусства. Производственная деятельность вносила свой вклад в процветание правящего класса — и непосредственно, и за счет выставления товаров на продажу. Таким образом, население нескольких процветающих городов было уверено в том, что им обеспечена своя доля египетской сельскохозяйственной продукции. В то же время произведения ремесленников обладали эстетическими достоинствами. Это проявлялось в расцветках и узорах тканей, в формах и орнаментах изделий из глины, хрусталя, бронзы, всех видов украшений и вообще любых предметов быта, которые допустимо было делать красивыми. Сокровища в наших музеях, принадлежащие той эпохе, позволяют получить отдаленное представление о том, какая роскошь выходила из-под рук фатимидских ремесленников.
Эпоха Фатимидов знаменита прекрасными предметами посуды из глазированной керамики или хрусталя. В такой посуде использованы некоторые элементы коптского декора; более отчетливы иранские мотивы; но все это переработано под вкусы Фатимидов. Развитие независимости Египта как центра искусств особенно ярко проявилось в архитектуре. При Фатимидах формы продолжают заимствовать из Ирана — к примеру, гробницы с круглым куполом, — но параллельно формировалась устойчивая традиция, достигшая кульминации в храмах мамлюков: например первые эксперименты со «сталактитными» формами в углах, где квадратное основание встречается с круглой купольной крышей; и рифленое оформление михраба — ниши, указывающей киблу (направление на Мекку). Таким образом, эстетическая жизнь в эпоху Фатимидов характеризовалась примечательной последовательностью стиля, дополнявшей политическую и социальную жизнь государства.
Закат власти Фатимидов
Достигнув полного расцвета, культурное и экономическое благополучие Египта выросло из специфических исмаилитских рамок, в которые оно было заключено в начальный период правления Фатимидов. Поскольку торговый путь через Красное море пользовался популярностью, экономически Египетское государство оставалось стабильным. С другой стороны, исмаилизм стал терять свои позиции еще до свержения династии. Однако он был ключевым элементом господства Фатимидов в пределах досягаемости их флота. Он представлял собой определенные культурные и политические возможности и одновременно целый ряд определенных парадоксов и недостатков. С замедлением исмаилитского импульса власть египтян локализовалась и уже больше не достигала прежнего размаха; своеобразные интеллектуальные и политические эксперименты исмаилитов ее не пережили.
Упадок династии Фатимидов связан с внутренними противоречиями самого исмаилизма. Он начался в конце X века, когда наместник Фатимидов в Северной Африке Ибн-Зири, полагаясь на свои связи с берберскими племенами, отказался далее признавать власть имама и основал независимую династию. Тем не менее власть Фатимидов в Магрибе и на Сицилии исчезала постепенно в течение всей первой половины XI в. Более серьезными с исмаилитской точки зрения — и, следовательно, с точки зрения стабильности династии — были внутренние расколы.
Первый такой раскол случился в правление эксцентричного аль-Хакима (996–1021 гг.). Складывается впечатление, что аль-Хаким был эффективным правителем. Вопреки традиции наследования должности главного кади, он назначил на нее одного суннита, объяснив это тем, что тот был самым справедливым и проницательным из всех известных ему людей (по вопросам права кади руководствовался указаниями исмаилитских муфтиев). В это время власть исмаилитов достигает пика в Сирии, и они пребывают на вершине популярности. Но аль-Хаким сам по себе был подвержен странным сменам настроения и припадкам жестокости. К примеру, как-то он настоял, чтобы свет в лавках Каира горел всю ночь, поскольку предпочитал вести ночной образ жизни; людям приходилось восполнять недостаток сна во время продленной послеобеденной сиесты. Говорят, что он предлагал своего рода лотерею, выигрыш в которой мог быть баснословным денежным призом, а проигрыш — внезапной смертью; так он имитировал руку судьбы. О его жестокости до сих пор ходят легенды.
Но даже самые странные его капризы выдают серьезную религиозную ориентацию. Может показаться, что его декрет о ночной торговле отчасти призван продемонстрировать: полиция так эффективна, а его правосудие столь неумолимо, что ночь не опаснее дня; и он доказывал это на деле. Аль-Хаким проявлял активный интерес к религии, на который он как имам имел полное право; но он не всегда довольствовался рамками общих принципов исмаилизма, как того требовало его положение. Некоторые его действия говорят о чисто пуританской суровости. Он прежде всего желал быть идеальным правителем — щедрым, соблюдающим строгий порядок и абсолютно справедливым ко всем подданным. Сам он избегал роскоши и ездил на простом осле. Он был беспощаден к тем, кто, по его мнению, пользовался своим положением. (Именно на таких он обычно и обрушивал свою жестокость.) Его пуританизм стал причиной приказа о вырубке в Египте всех виноградников, чтобы исчез сам источник вина, о наложении суровых правовых ограничений на зимми (немусульман) и о запрете женщинам Каира выходить из своих домов.
Мечеть аль-Хакима в Каире, Египет. Гравюра XIX в.
Его действия демонстрировали все возрастающий интерес к религиозной доктрине. Обожавший учиться, халиф в первые же годы правления основал прекрасную библиотеку и школу для исмаилитов в построенной им же мечети, где изучалась не только исмаилитская догматика, но и другие науки. Но затем он постепенно стал отдавать предпочтение суннизму, который исповедовали массы его подданных, и даже создавал трудности для исмаилитской иерархии. Наконец, аль-Ааким пришел к мысли о грядущем конце света. Он позволил вспыхнуть вооруженному конфликту между своим войском и горожанами Каира (самого его в течение всех беспорядков никто не тронул, хотя он ходил повсюду без охраны) и подбадривал желающих поскорее довести дело до конца. Затем однажды ночью халиф сел на своего осла и один поехал в пустыню, где бесследно исчез.
После исчезновения аль-Хакима все вернулось на круги своя; богатые вновь предались роскоши и веселью, конфискованная и передаренная халифом собственность была возвращена законным владельцам. Но спектакль, разыгранный монархом-экспериментатором, придал необычайный импульс тому аспекту исмаилитского мировоззрения, который говорил, скорее, о едином правосудии для всех членов общества, чем об установлении во всем мире традиционного шариата, по-прежнему допускавшего серьезное неравенство. Выдающаяся личность аль-Хакима вдохновила некоторых исмаилитов-энтузиастов на проведение аналогии между фазами его жизни и периодами истории всего человечества, а самого халифа стали считать воплощением Бога. Использование аллегорий в исмаилитской доктрине позволило им создать новую «внутреннюю» истину, которая вытеснила традиционный исмаилизм. К ним прислушалось определенное количество народа, однако официальную исмаилитскую иерархию убедить не удалось — в ответ она еще строже очертила свою ортодоксальную линию. И все-таки они снискали поддержку у крестьян, которые устроили восстание в Сирии, и смогли дальше широко распространить свое учение. Оставшиеся в живых мятежники в итоге собрались в горных убежищах, где основали секту друзов и стали ждать, когда вернется аль-Хаким и принесет в мир справедливость
[184].
