Поздний халифат и легитимизация эмиров
Еще до усиления сельджуков халифы в Багдаде по мере ослабления Буидов обретали уверенность в своих силах. Зачастую они напрямую контактировали с суннитскими улемами и посредством последних — с правителями отдаленных провинций не как абсолютные монархи, а как защитники шариата. Появление сельджуков — суннитских конкурентов Буидов — с готовностью было воспринято халифом, которому не терпелось начать править по-новому. Как мы уже наблюдали, достигнутая в итоге договоренность определяла характер правления сельджуков. Когда сельджуки, в свою очередь, оказались хозяевами, далекими от идеала, халифы продолжили пользоваться возможностью напрямую общаться с исламским сообществом как его лидеры, а не как монархи.
Такая роль открывала новые перспективы халифата как шариатского института. С этого момента шариатские ученые из числа суннитов перестали довольствоваться ролью толкователей шариата и мириться с довольно широкими полномочиями халифа. В мире, где правили своевольные эмиры, будущее самого халифа как института было под вопросом, и в минуту кризиса он решил обратиться к принципам шариата. Следовательно, ученые начали развивать теорию сияса шарийя — шариатского политического порядка, — которая должна была стать поистине всеобъемлющей, включающей все аспекты политической организации.
Сцена охоты. Резьба по слоновой кости, Фатимидский Египет, XI в.
Первым сделал это (еще до нашествия сельджуков) шафиит аль-Маварди (ум. 1058 г.). Он переосмыслил механизмы функционирования халифата в свете опыта Аббасидов и попытался, насколько возможно, придерживаться выводов, сделанных предшествующими правоведами, которых, однако, часто цитировал лишь в общих словах, для придания весомости своим утверждениям. Он стремился сформулировать в терминах шариата условия, при которых власть халифа могла бы делегироваться его подчиненному лицу, и попытался упорядочить систему делегирования и подвести под нее юридическую основу — такая работа могла иметь постоянный спрос. За аль-Маварди последовали ученые других мазхабов (но не из числа шиитов, которые не имели возможности для подобных исследований). Подобные размышления положили начало попыткам сформулировать понятие халифа, сильно отличавшееся от представления о несущем личную ответственность лидере древней Медины, но явно происходившее от этого идеала.
Оптимистичная теория аль-Маварди не была осуществлена на практике, хотя идея о делегировании халифом полномочий использовалась, чтобы оправдать систему, которая имела место в действительности, а именно систему двойственности власти или ее разделения между халифом, с одной стороны, и султаном и эмирами — с другой. В два-три хода (как в шахматах) положение, которое халиф занимал по отношению к своим автономным наместникам, изменилось: он стал заниматься исключительно вопросами общемусульманской значимости.
Блюдо эпохи Буидов, Иран, XI в.
Кроме всего прочего, его считали хранителем высшей исламской законности, и все независимые локальные правители должны были иметь грамоту от него в доказательство легитимности своего пребывания на данной территории. Суннитские правители обычно чеканили имя халифа на своих монетах — символе суверенитета — и получали от халифа инвеституру. Сначала, разумеется, это касалось именно Сельджуков, однако впоследствии, с исчезновением их центральной власти, многочисленные кратковременные правители, почувствовав свою независимость от сильного сюзерена, тут же заручились свидетельством получения власти напрямую от халифа. По сути, халиф стал органом легитимизации, в чьи обязанности входило от имени всего мусульманского сообщества решить, кого из претендентов на власть в том или ином регионе следует признать законным правителем. Халиф редко использовал свое положение, чтобы вмешиваться в локальные распри; он просто легитимизировал их результаты.
Вдобавок многие мусульмане ожидали, что халиф уступит лидерство и в других аспектах, затрагивающих исламское сообщество в целом. Большинство мусульман видели его роль в олицетворении чаяний религиозного истэблишмента; кто-то же довольно широко определял круг его обязанностей. Он должен был поднимать улемов на борьбу с ересью, к примеру обеспечивать как минимум моральную поддержку всем, кто участвует в защите границ Дар-аль-ислама (но не границы владений какого-либо правителя, имевшие лишь локальное значение). Очень часто халифу не удавалось продемонстрировать подобное лидерство. Его фактически слабое положение мешало эффективно действовать. После того как государство Сельджуков потеряло свою мощь, халиф стал правителем локального государства в Ираке, и его интересы как таковые, возможно, тоже отвлекали его от применения тех широких полномочий, которыми он на деле обладал (так, халиф того времени, ан-Насир, мало чем помог Саладину в войне с крестоносцами). И все-таки присутствие халифа подразумевало единый общий стандарт, к которому могла обращаться мусульманская политическая совесть.
Практические бразды правления, в отличие от наивысшей юридической власти с точки зрения мусульманской общины, откровенно передавались эмиру или султану, который должен был в моральном отношении ссылаться на халифа как на верховного правителя, но в то же самое время должен был сам пользоваться достаточной преданностью войск, чтобы эффективно править на своей земле. В идеале султан тоже должен был воплощать идею о вселенском распространении ислама. Первые Сельджуки считали себя единственным полностью суннитским правительством, и термин султан при них стал обозначать нечто близкое к «власти над всеми мусульманами» (хотя их господство ограничивалось такими же суннитами Газневидами с востока и шиитами Фатимидами с запада). Следовательно, любой эмир с большими запросами или обширными владениями мог называть себя султаном.
Султанат в его самом широком смысле всегда был лишь личным и весьма кратковременным делом. Именно эмир имел устойчивое влияние в большинстве регионов. Уже при первых «великих Сельджуках» обычный военачальник, эмир, обладал определенной автономной значимостью. С закатом сельджукского единства после 1092 г. такие эмиры становились все более независимыми на тех территориях, в чьем главном городе был расположен его гарнизон; по сути, те, кто командовал собственным гарнизоном, могли не выказывать лояльности ни к одному правителю, за исключением халифа; разве что кроме тех случаев, когда кто-то из их же числа время от времени создавал империю, подчиняя себе остальных.
Власть эмира, даже когда она распространялась на крупную нацию, имела локальные масштабы с точки зрения исламского мира, и границы между владениями эмиров были вопросом локальной политики, а не основополагающих социальных различий. Существование единого общества с халифом во главе признавалось независимо от сиюминутных переделов территории эмирами. Разнообразные государственные формации, часто довольно устойчивые — например, империя Газневидов, — никогда не внушали людям такую преданность, которая поборола бы их веру в общеисламское единство. Мусульманин любой национальности мог занять свое место в Дар-аль-исламе, согласно своему положению по шариату — всегда самому важному закону, безотносительно местной политиковоенной власти, стиравшему изменчивые границы между государствами.
