Однако дипломатические усилия ан-Насира почти провалились по сравнению с противоположной им, но еще более романтичной мечтой хорезмшахов, и особенно Мухаммада (1200–1220), сына Текиша, первого хорезмского противника ан-Насира. Мухаммад воспользовался политическими событиями к северу от Китая, в результате которых ослабла власть каракитаев, чтобы свергнуть их иго и взять в свои руки контроль над бассейном Амударьи. Затем Мухаммад со своими войсками предпринял масштабный поход через весь Иран. Вероятно, он мечтал восстановить абсолютную монархию в ее древнеиранской версии — по меньшей мере, в той же степени, в какой это сделали сельджуки. Подобная реставрация являлась единственной очевидной альтернативой политике многочисленных правителей, которой придерживался ан-Насир. Конечно, ан-Насир с его системой союзов между мелкими правителями был его важнейшим оппонентом. Мухаммад даже нашел одного из Алидов, сделав его альтернативным кандидатом на должность халифа в Багдаде. Но ранняя зима заставила его отложить поход на Багдад (1217 г.). Затем ему неожиданно пришлось отказаться от своих планов еще до смерти ан-Насира.
По-настоящему серьезный удар по будущему халифата, которое вообразил себе ан-Насир, был нанесен не хорезмшахами, а пришельцами из степей Центральной Евразии. Представляется сомнительным, чтобы доктрина Мухаммада оказалась достаточно сильной, хотя несколько лет она была довольно распространена. Он не предлагал никаких способов противоборства военной децентрализации. Действительно, он даже не попытался восстановить бюрократическую основу для единого правления; скорее, он способствовал ее дальнейшему разрушению
[261]. В любом случае его карьера прервалась перед последним решающим сражением с халифом. На восточных границах хорезмшаха монгольские племена строили огромное государство кочевников. Своим гордым поведением он намеренно оскорбил их, и они в 1220 г. с невиданной дотоле жестокостью разорили и опустошили все его земли.
Современная узбекская монета с изображением Джелал-ад-дина
Мухаммад тут же сбежал. Его столица попыталась сопротивляться без него, но тщетно. Монголы стали преследовать его более храброго сына Джалал-ад-дина от Пенджаба через Иран в Азербайджан. Во всех городах, куда приходил Джалал ад-дин со своей маленькой армией, он мог стать эмиром (когда монголы ненадолго давали ему свободно вздохнуть) просто силой своих закаленных в боях воинов. Но затем приходили монголы. Десять лет гордость и обаяние Джалал-ад-дина несли разруху, грабежи и романтику на его земли, пока его самого не убили
[262]. (Его обезглавленное войско старалось держаться вместе, оно дошло до самой Сирии, грабя или нанимаясь к любому, кому требовались воины.) К тому времени династия хорезмшахов была уничтожена, а Северный Иран лежал в руинах.
Такие города, как Бухара, превратились в груды камня и трупов. Некоторые из них (например, Туе) так никогда и не были восстановлены. Огромные толпы беженцев, в том числе образованных людей, бежали в Сирию и Египет, в Индию или даже в крепости исмаилитов в Кухистане, где их радушно принимали новые союзники халифов. Халифа в Багдаде пощадили, но с этого момента главным политическим фактом в центральных мусульманских регионах стало присутствие неверных монголов, и все придворные интриги в футувва больше не имели никакого значения. Эмиры договаривались, воевали друг с другом или уступали — каждый сам по себе.
Монгольская катастрофа
Относительная свобода исламского общества от единого политического правительства, которая прежде лежала в его основе, прошла проверку западными христианскими движениями XII в., когда значительная часть мусульманских территорий в Средиземном море (в Испании, на Сицилии и в Сирии) перешла к христианам. Но еще более серьезный вызов был ей сделан в XIII в., когда самые активные центры исламской культуры, все земли между Сирией и Дели, захватили монголы.
Кочевые скотоводческие общества формировались везде, где не было подходящей земли или политических ресурсов для земледельческого хозяйства. Общество скотоводов Аравийского полуострова, как мы убедились, находилось в тесной зависимости от городов окружавших его областей. Скотоводческое общество евразийских степей было более масштабным, и его связи с аграрными обществами были более сложными. В целом в степях было больше воды, чем в Аравии; степные кочевники использовали больше лошадей, чем верблюдов, и были более самодостаточными. Тем не менее они постоянно участвовали в торговле на всех своих территориях, от Северного Причерноморья до Северного Китая, а торговля не могла существовать без сельскохозяйственной продукции и городского населения. Особенно активное участие они принимали в межрегиональной торговле через Центральную Евразию из Китая до самых западных окраин континента. Вечные споры из-за пастбищ, а также прямые и опосредованные связи с великими торговыми путями постоянно подстегивали и втягивали в авантюры различные племенные образования.
Периодически — как, например, в Аравии — кочевые племена объединял общий вождь — они достигали таких размеров, чтобы можно было захватывать города и брать с них дань — например, с тех, что находились вдоль торговых путей — но могли быть и еще крупнее. Иногда они создавали подобие кочевых империй, живя за счет труда горожан и крестьян. Такие образования были слишком нестабильными. Но с развитием городов аграрного общества они естественным образом стали более распространены и обрели больше власти (один из примеров такого очень крупного объединения — Аттила с гуннами). С первых веков нашей эры типичной политикой китайского правительства — часто самого сильного в мире и, пожалуй, самого беззащитного — стало дробление подобных образований. В период своего усиления оно укрепляло свою военную мощь, но еще активнее вело переговоры на большей части степных территорий до самого Каспийского моря. (Когда же Китай переживал не лучшие времена, такие кочевые образования могли долгое время хозяйничать в северных районах самого Китая.) Со времен завоевания бассейна Сырдарьи и Амударьи халифат и его государства-преемники тоже имели свои интересы в сохранении контроля над формациями кочевников, хотя и осуществляли его далеко не так систематически.
