Книга IV
Кризис и обновление: эпоха монгольского господства
Она довольно долго спорила с Лори, который под конец нахмурился и сказал: «Я старше тебя и потому лучше знаю».
Но Алиса не могла согласиться с этим, не зная, сколько ему лет…
Льюис Кэрролл
Пролог к книге IV
XIV и XV века, на которых мы сосредоточимся в данной книге, можно отделить от раннего Средневековья (рассмотренного в книге III) по следующему принципу: они демонстрировали не столько принципиально новые социальные условия или исторические тенденции (хотя таковые наблюдаются), сколько непривычную последовательность. Ко времени монгольских завоеваний в XIII в. интернациональное исламское общество уже полностью сформировалось. Уже были организованы суфийские тарикаты, свои наиболее характерные формы обрела персидская литература, стала повсеместной система правления эмиров, определились модели непрерывной исламской экспансии. Поглотив и обратив в ислам язычников монголов, которые захватили центральные мусульманские территории, интернациональное исламское общество продемонстрировало свою силу. А в последующие два столетия оно продолжало развиваться в большинстве направлений по схемам, заложенным в раннем Средневековье. Судя по всему, главным новшеством в данный период стал сам факт преемственности и относительное отсутствие фундаментальных социальных изменений. Мы подошли к обществу, которое — какими нестабильными ни были бы его политические проявления — было сравнительно устойчивым (насколько это возможно в обществах аграрных городов) в своих основополагающих ожиданиях и проявлениях общественной и культурной жизни. Таким образом, нам следует сосредоточить внимание на том, что происходило с устойчивыми культурными моделями в такой относительно стабильной обстановке. Это можно считать исследованием консерватизма.
Если все так, подобный период должен быть довольно неинтересен. Даже в качестве исследования консерватизма оно, тем не менее, важно и поучительно. Поучительным оно может быть в том отношении, что позволяет нам наблюдать законченность моделей, заложенных в раннем Средневековье, не осложненных вмешательством разнообразных элементов. Если, как я уже предположил, именно в Средние века мы наблюдаем черты, характерные для ислама как для общества, тогда в позднем Средневековье эти черты особенно явственно вырисовались. Вполне ожидаемо, что многие литературные описания ислама и его идеалы с данного момента становятся стандартом. В то же время некоторые из ведущих фигур исламской цивилизации вели свою деятельность в данный период и служили отражением его цельности и его исламских характерных черт.
Тем не менее было бы ошибкой считать этот период абсолютно или хотя бы преимущественно эпохой развития тенденций, заложенных в предыдущие периоды творческой жизни. В исторической ситуации этого времени появился ряд новых элементов. Сама экспансия ислама, почти непрерывная на протяжении всего периода, помогла почти незаметно изменить предпосылки исламской культурной жизни в целом. Суннитский религиозный синтез раннего Средневековья был поставлен под угрозу возрождением радикального шиизма, экстремистскими тенденциями внутри самого суфизма, философской интеллектуальной свободой и даже неошариатской реакцией. Самым важным единым источником нового влияния было монгольское завоевание. Разрушив остатки халифата, монголы овладели многими арабскими и иранскими городами, причинили беспрецедентные физические разрушения, в результате которых исчезали многие носители высоких традиций в ремеслах и науке. Обусловив интенсивные отношения с самыми далекими и чуждыми культурами — прежде всего с Китаем, — и установив новые стандарты в политике, праве, а главное, в искусстве, монголы бросили вызов исламскому жизненному укладу, отголосок которого еще долго давал о себе знать даже в тех областях, куда монголы не дошли. Только в конце XV в. возникли новые импульсы, достаточно мощные, чтобы противостоять даже в Иране призраку Чингисхана — «Монгола».
Начиная писать настоящий труд, я полагал (опираясь на то, чему меня учили), что после первых трех веков ислама или как минимум после монгольских завоеваний наступила стагнация, даже упадок, отсутствие культурных инноваций и спад в культурных достижениях, сохранявшиеся в исламском мире вплоть до «пробудившего» его Нового времени. Но затем я начал сомневаться в том, что данный тезис верен даже в отношении самого «темного» периода — скажем, 1300–1450 гг. Я бы предположил, что, насколько вообще может идти речь об общем культурном спаде в исламском мире, следует различать два разных явления в двух разных периодах, которые объединил общепринятый образ. Подчеркивая определенные тенденции в первой половине средних веков, в их второй половине наблюдался экономический спад неопределенной степени и с еще менее ясными культурными последствиями. После этого наступил период восстановления — по крайней мере, примерно с 1500 г. — и культурного и экономического процветания; до какой степени этот спад потом компенсировался или нет, тоже непонятно. Затем, начиная с XVII в., но сформировавшись только в XVIII в., наступил второй период ухудшения, на сей раз гораздо более серьезного в силу радикально новой исторической ситуации в мире. Именно этот второй спад является настоящим фундаментом для сравнения прежнего величия исламского мира с его текущими трудностями.
Рецессия позднего Средневековья, в лучшем случае, сомнительна. Даже экономический спад, который легче всего подтвердить, не был повсеместным или однородным. Возможно, уровень эстетического и интеллектуального развития в эти века поднялся — как минимум, по некоторым меркам, — в центральных исламских землях (пусть и не в средиземноморских мусульманских областях, к которым приковано внимание европейских арабистов). Становится ясно, что именно в позднем Средневековье закладывались новые институционные основы исламского общества, получившие такое бурное развитие в XVI и XVII в. Тойнби находит основания для определения поздних Средних веков как созидательную эпоху абсолютно новой цивилизации, которую он характеризует как «иранскую». В Иране, в XV в. и особенно в его конце, мы обнаруживаем активный рост искусства и связанных с ним аспектов жизни, имевших много поразительных аналогий с обстановкой в Италии современной им эпохи Возрождения. «Стагнацию», или «упадок», исламского мира, если таковая имела место до XVIII в., следует определенно отнести к окончанию эпохи Средних веков; и все же именно этот период стал периодом важнейших новых начинаний.
К сожалению, из всех периодов, особенно в центральных регионах, этот наименее изучен — историки современных международных отношений обычно не копали так глубоко в поисках объяснений, а филологи с их страстью к выяснению различных происхождений редко подходили так близко, разве что кроме средиземноморского побережья, которое было напрямую связано с Западом. В нашем распоряжении так мало подробных исследований данного периода, что следует воздерживаться от суждений о его общем характере. Все обобщения в настоящей работе надлежит воспринимать с оглядкой на то, что история ислама гораздо менее изучена, чем западная. Обобщения касательно этого периода — не более чем научные гипотезы. Эта нехватка исследований неизбежно сказывается на настоящей работе еще в одном отношении. Именно поэтому книга IV так коротка в сравнении с остальными. Освещаемый здесь период не намного короче, чем эпоха, ставшая предметом книги III, и читателю следует помнить об этом, чтобы целостность картины не была утрачена.
