Вначале господство османов по отношению к неверным определялось их положением предводителей армии газив. Затем, когда их маленькое государство обрело независимость, основанием их легитимации стали полномочия, предоставленные сельджукскими султанами (на закате их власти), которые, в свою очередь, притязали на наследственное владение территорией в качестве наместников халифов. Затем правление турок-османов опиралось на концепцию об их предположительном происхождении от главного племени огузов, которые считались естественными правителями всего оседлого человечества. Но после Мехмеда II особенно подчеркивалась идея о том, что эмир является естественной необходимостью в человеческом обществе; что тот, кто сильнее, обязан как можно дальше простирать свою руку, дабы на как можно большей территории воцарились спокойствие и порядок; и даже о том, что эмир, который правит справедливо (то есть согласно принципам шариата), сам является истинным халифом, наместником Бога на земле. Эти идеи принадлежали файлясуфам и уже использовались в оправдание того, что я назвал «государством военного патронажа». На деле династические законы (канун), заложенные Мехмедом II, в деталях практически не опирались на шариатскую традицию; в целом же, они ознаменовали собой усвоение Османским государством общей институционной модели, наблюдаемой и в других мусульманских государствах того периода — а именно, абсолютизма, при котором все правительство — даже имамы мечетей, как лица, назначаемые государством — считались военными (аскери), пусть и не «людьми меча» (сайфи); и все, что было ценного в обществе, по всеобщему представлению, происходило от монаршей семьи и ее слуг.
За полвека после взятия Константинополя империя не слишком расширилась. Но ее стабильность повысилась. При Мехмеде II были подавлены последние вспышки волнений среди сербов и албанцев — иногда с чрезвычайной жестокостью, которой славился этот высокообразованный султан, владевший несколькими языками и интересовавшийся изящными искусствами, в том числе и христианскими. Не менее важным стало создание мощного военного флота, которого османским туркам так не хватало (несмотря на первые успехи гази в Эгейском море). С помощью нового флота турки заставили Венецию (к 1479 г.) уступить большую часть ее территорий в районе Эгейского моря и Балкан. Однако османы полагались не только на флот; их кампании сопровождались и сухопутными вторжениями на территорию венецианцев на севере Италии (а венецианцы пытались — без особого успеха — объединять усилия с правителями ак-кою-нлу, «Белой овцы», атакуя необычайно мощную Османскую империю с суши, из Джазиры). Конкурент Венеции, Генуя, тоже была вынуждена отказаться от своих автономных провинций на северном побережье Черного моря (а крымская монгольская династия стала данником османского Стамбула). Долгий период бессилия Константинополя в отношении итальянских торговцев закончился. Однако мощный флот османов в основном был военным; итальянские города сохраняли господствующее положение в сфере торговых морских перевозок, приобретенное ими еще во времена крестоносцев. Данный факт послужил причиной ряда факторов, ограничивших силу османского флота; и все же он не терял своей эффективности вплоть до XVII века.
Сын Мехмеда, Баязид II (1481–1512 гг.), предпринял несколько походов (на него же почти никто не нападал). Он вошел в историю как строитель, вслед за отцом украсивший Стамбул. Кроме того, при нем была создана сеть дорог, покрывшая всю империю: значение дорог повышалось вместе с ростом значения новых пехотинцев, вооруженных огнестрельным оружием. Важность таких войск — у османов это были янычары — он осознал, когда по восшествии на престол был вынужден повысить им жалованье, дабы предотвратить беспорядки (к повышению жалованья приходилось прибегать каждому султану в начале своего правления — и не беспричинно, поскольку в XVI веке во всем мире наблюдалась «революция цен» — невиданная ранее инфляция). И именно эти войска, вместе со всем народом, желавшим видеть у руля более активных людей, заставили Баязида отречься от престола в пользу одного из своих сыновей, которого он надеялся исключить из списка преемников. Так заявила о своей эффективности единая воля османского народа — выражавшаяся в состязаниях за трон; а в результате, как мы увидим ниже, османское господство распространилось далеко за пределы европейских владений империи.
Длительное время высокая культура османов оставалась заимствованной, и в ней часто наблюдалось интеллектуальное жульничество — этим приемом часто пользуются провинциалы, желающие побыстрее добиться высокого положения. К началу XVI века Османское государство с его стабильной династией привлекало достаточно много ученых и художников всех видов, чтобы слыть двором высокой исламской культуры, хотя, вероятно, оно так и не сравнилось в степени важности с некоторыми другими. Его территория была относительно компактной и однородной, с развитым сельским хозяйством и торговлей, и многие тяжелейшие бедствия аридной зоны почти их не коснулись; его правящие классы преданно трудились над совершенствованием государственных институтов. Будучи не самым большим, оно являлось одним из сильнейших в исламском мире, одним из тех немногих, кому удалось довольно успешно избежать политических проблем, с которыми столкнулось большинство военных режимов в позднем Средневековье.
Мечеть Калян в Бухаре. Современное фото
Северная часть Дар-аль-ислама: от Крыма до Юньнаня
Степи и пустыни Центральной Евразии с точки зрения города представляли собой пространство, сравнимое по размерам с Индийским океаном. Через него пролегало (к началу Средневековья), как минимум, два торговых пути — южный, из Китая в Иран, и северный, ведущий в долины Южного Дона и Волги. Однако на этой огромной территории наблюдалось большее единство, чем в Индийском океане; как мы уже убедились, не только среди конных кочевников, но и на всех землях в округе, даже среди земледельцев, более старые местные языки исчезали, а тюркский язык и его традиции — или родственные им монгольские — преобладали в некоторых восточных степных областях.
Земли бассейнов Сырдарьи и Амударьи уже входили в состав халифата; ислам распространялся в окрестные тюркские племена именно оттуда, и именно эти земли являлись средоточием космополитичной культуры в центральной части степей. Уже перед крахом высокого халифата многие оседлые тюркоговорящие народы в Поволжье успели принять ислам. Затем среди большинства оседлых тюрков на окраинах степей — как на севере, так и на юге — исламская вера прочно закрепилась в ходе Средних веков. Соответственно, к западу от тех мест, где господствовал буддизм, монголы-завоеватели исповедовали ислам.
Это постепенно привело к принятию исламской веры и среди самых мирных кочевых племен на тюркских территориях. В то же время, несмотря на то что монгольские правители долго сопротивлялись исламу, Таримская впадина восточнее бассейна Сырдарьи тоже находилась в процессе исламизации. Исламский мир простер длинную руку вдоль главных торговых путей, через среднюю часть зоны центрально-евроазиатского буддизма, между Тибетом и Монголией. При монгольских правителях, которые целенаправленно стимулировали въезд иноземцев, стал формироваться костяк мусульман в Китае. Особенно многочисленны они были в Ганьсу (китайская провинция на северо-западе, ведущая к Таримской впадине), но немало было их и в других местах — в частности, в приграничной провинции Юннань на юго-западе. Однако нигде на китайской территории мусульманам не удалось не только составить большинство, но и установить исламское правление.
