Именно в рамках этого контекста сформировалось современное национальное самосознание иранцев.
Однако любое упоминание об особом «национальном» характере Сефевидского государства, по моему убеждению, возвращается к двум некогда популярным ошибочным идентификациям: ислама-с семитской расой (и с суннизмом средиземноморских арабов) и шиизма с «реакцией против ислама» со стороны «арийских» персов. (Следовательно, империя Аббасидов обычно исключается из последовательности Ахемениды-Сасаниды-Сефевиды как «неперсидская».) Если исключить из этого понятия все расистские предположения, то оно утрачивает правдоподобность. Сбросив со счетов все внутреннее развитие исламской цивилизации, империю Сефевидов можно расценивать, как возрождение Сасанидской империи, но таким же образом ее можно расценить как предвестницу государственности в современном понимании этого слова, опустив при этом наиболее важные черты, благодаря которым создается современное национальное государство, и даже проигнорировав основные проблемы, с которыми позже столкнутся те, кто желал сделать из Персии современное этническое государство. Многие авторы любят обращаться к следующему парадоксу: Исмаил, правитель «Персии», писал свои стихи на тюркском, в то время как его соперник, Селим, правитель «Турции», писал на персидском. Весь этот парадокс вытекает не только из неправильного употребления термина «Персия» по отношению к Сефевидской империи, куда входили в равной степени и персы, и турки, и арабы, но и из еще более неудачного употребления термина «Турция» по отношению к Османской империи. По сути, ничего парадоксального нет в том, что лидер племенных объединений пишет на широко распространенном тюркском языке, в то время как глава официального государства использует общепринятый язык культуры — персидский. Величие Сефевидской империи не заключалось в расовом возрождении или этнических ожиданиях, но было основано на прекращении традиции политической децентрализации, свойственной Средним векам, не только в благополучных сельскохозяйственных районах Индии и Европы, но и даже в самом сердце аридной зоны
[355].
Конечно, Исмаил и его последователи были озабочены больше сплочением персидской нации, чем созданием абсолютистского государства. Их государство было военного патронажного типа. В пределах правящей верхушки довольно сложно определить четкие границы между военным и мирным подданным: все они представляли собой королевский двор и выполняли военную функцию, хотя со временем должны были еще управлять своими землями. Люди, которые были в основном военными, «дворянство шпаги», обычно тюрки, могли с легкостью принять на себя и административные
Функции, особенно на уровне высокой политики, целом все государство расценивалось ими как личная собственность. В то же время «людям пера», обычно «таджикам», то есть иранцам или арабам, находившимся в подчинении у тюркских «людей меча», нужно было осваивать военные функции, если они хотели вырасти до такого уровня, чтобы участвовать в политической жизни. Существовали даже кади, следовавшие подобным путем. И поначалу государство Сефевидов не собиралось продвигать управленческую модель на более высокий уровень
[356].
В частности, не было ни четкой политики, ни фактической административной практики, которые могли бы гарантировать стабильность Сефевидского государства. Несмотря на далеко идущие изменения в политическом балансе власти, последовавшие вслед за политикой завоеваний и фанатизма шаха Исмаила, Сефевидское государство с начала его появления не меняло свою основу, очень близкую к принципам государств Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу. Более того, как в случае с Сефевидами, правящая власть опиралась на тюркские племена с нагорий между Ираном и Анатолией; это была военно-ориентированная власть, и даже (в случае Кара-Коюнлу) шиитская.
Роспись потолка общественных бань к иранском городе Керман. Эпоха Сефевидов
Но все же в каждом из этих трех пунктов Сефевидское государство имеет свои существенные отличия. Это государство не являлось исключительно тюркским. Хотя оно и было основано на власти тюркских племен, объединение произошло благодаря какой-то мистической преданности, которая, в свою очередь, связала эти племена в городские поселения исключительно для приверженцев Сефевидов в Ардебиле и других областях. Это была не племенная конфедерация в прямом смысле, а религиозное братство, следовавшее племенным связям, но способное отодвинуть их на второй план, услышав голос свыше. В то время династия не просто одобряла шиизм; она всерьез приступила к преобразованиям, связанным с обращением в шиизм всего населения. В процессе они ослабили или разрушили основные столпы, на которых держались прежние местные власти, пошатнув их финансовые основы, что помогло заменить их на новые. Соответственно, эта династия представляла собой не просто военную силу. Благодаря их обращению к шиитской вере им удалось установить определенные гражданские обязательства. Этот эффект возрос, когда экономические городские институты перешли в руки шиитов, отныне заинтересованных в стабильности правящей династии, которая была неразрывно связана с понятиями мира и процветания.
