Однако (как и в Сефевидской империи) изменения, усилившие центральную власть, отразились и на военном характере. Власть имперских рабов (и системы прямого дохода в императорскую казну) значительно возросла, по сравнению со старыми семьями, владевшими военными земельными пожалованиями. Это все больше придавало гражданский оттенок самому государству, несмотря на то что его структура была формально военной. Среди «армейских служащих» обычно (но не всегда) удавалось занять высокие посты тем военным (исключительно гражданские чиновники никогда не получали таких должностей), которые имели литературное образование, контролировали казну и пользовались уважением в армии. Как и в Индии, судя по записям Даввани, при дворе довольно часто абсолютная монархия демонстрировала принцип «истинного халифата», в результате чего некоторые солдаты были разжалованы до более низкого звания. Понятие самого государства было настолько сильным, что уже не зависело от переменного величия высокопоставленных лиц и их ближайших родственников. Будучи центром бюрократической структуры и все меньше завися от личности падишаха, сама государственная система веками оказывала династии поддержку. Государство не зависело не только от определенного падишаха, но и от правящей семьи, полномочия которой ограничивались военным делом. Однако возникал вопрос: если Османская ветвь прекратит свое существование, какая династия официально унаследует их трон в Стамбуле
[382]?
Как бы то ни было, центральный институт власти продолжал базироваться на военном мировоззрении. На протяжении всего XVI и большей части XVII века государственная служба ассоциировалась с армией, составлявшей ее ядро. Вооруженные силы, в свою очередь, существовали за счет захватнических войн, поддерживая свой моральный дух и привычный уровень дохода (например, войска янычар, недовольные низкой оплатой, всегда были готовы свергнуть начальство, которое не было с ними щедрым). Более того, идеология, связавшая правящие классы с их подчиненными, усилила милитаристское мировоззрение. Но жизнеспособность этого образа мышления тоже зависела от военных успехов государства. Официальные рабы падишаха, солдаты и чиновники, осознавали, что они служат своему правителю, а тот взамен делится с ними своей добычей. Придворные мудрецы описывали данный режим в идеальных представлениях поздней фальсафы о справедливой монархии. С точки зрения землевладельцев и рабочих классов, основная функция государства заключается в установлении и распространении норм ислама. Истинный монарх все еще являлся главным гази, однако не главой военного подразделения, а официальным представителем закона шариата и учения улемов
[383].
Интеграция закона шариата и абсолютная монархия
Во всех рассмотренных выше империях шариат играл очень важную роль. В Османской империи (как и в других государствах) коммуналистические убеждения шариата связали вместе придворную и простую городскую жизнь. Более того, он стал самым продуктивным вдохновителем высших культурных форм в придворной жизни. Его роль можно сравнить с ролью шиитского хилиазма в Сефевидской империи или с традицией монгольского честолюбия в Индийской. Улемы в османском обществе удостаивались довольно высокой роли.
Беллини Дж. Султан Мехмед II
Большинство улемов обычно принимали модус вивенди в отношении de facto военных правителей исламского общества, что нередко перетекало в открытое союзничество. После падения великого халифата от улемов потребовалось официальное признание эмиров законной властью. От эмиров, в свою очередь, требовалось предоставить улемам неприкосновенность и полномочия в определенной сфере. В государствах, унаследовавших монгольские принципы, улемы оказались более зависимыми в рамках всеобъемлющего военного государства. В великих империях они на время утратили свою автономность в связи с тем, что культурные формы в любых проявлениях полностью подчинялись имперским институтам. При Сефевидах смена суннитского улема на шиитского сопровождалась подчинением последнего государственной власти. Однако подобная зависимость не отвечала правилам шиитского шариата, и улемы постепенно обрели свободу действий. Даже союзы заключались на их условиях. Акбар установил над улемами личный контроль, а их роль ограничивалась универсалистскими культурными стандартами, чтобы понятия шариата не подорвали мусульманско-индуистского сотрудничества, благодаря которому империя процветала. В конце концов одно из самых непримиримых объединений улемов набрало достаточно сил, чтобы сместить приоритеты государства, в результате система была подорвана, по крайней мере ее политическое выражение.
