Развитие Ойкумены, 1700–1800 гг.
Задавшись целью восстановить абсолютизм, придворная партия в борьбе с оппозиционными силами вынуждена была искать новую основу своей власти. Более того, потребность в преобразовании носила неотложный характер, так как империя терпела одно поражение за другим от европейских держав. Ибрагим-паша предложил нанять европейских христиан для обучения определенных родов войск, самых слабых в османской армии. Однако, как только он попытался осуществить свой план, враги абсолютизма сразу почувствовали угрозу. Во имя ислама они осудили безбожную (и коммерчески конкурентную) роскошь двора и выступили против западнических нововведений, которые могли бы укрепить придворную власть. Защиту империи они доверили войскам янычар, полагая, что в случае опасности двор будет вынужден выдвинуть собственные силы. В результате у него не будет возможности к дальнейшему развитию. Таким образом, присутствие Запада вылилось во внутренние распри. Хотя в те времена обе стороны не придавали особого значения западной экспансии; уже сейчас в ретроспективе мы можем сказать, что она сыграла решающую роль.
В 1730 г. Ибрагим-паша был свергнут после поражения, нанесенного ему Надир-шахом, наследником Сефевидской империи. Под давлением оппозиционной партии интерес к моде на все западное как с эстетической, так и с военной точек зрения угас. И попытки восстановить абсолютизм временно прекратились. С возобновлением военных действий в 1739 г. османам удалось вернуть Белград, хотя большая часть Венгрии оставалась в руках противников. Эта маленькая победа подтверждала правильность устоявшегося порядка. Однако со временем элементы западного стиля так или иначе проявились на локальном уровне.
С ослаблением центрального абсолютизма в конце столетия нарушилось равновесие между местными властями. Автономные правящие семьи обрели практически полную независимость. А стычки между местными гарнизонами грозили перерасти в войны провинций. Деребеи, фактические правители Румелии и Анатолии, посылали войска на сражения государственного масштаба исключительно по своему усмотрению. Тем не менее они достаточно хорошо управляли своими владениями. В конце XVIII века паши Дамаска и Алеппо столкнулись с невыполнимой задачей: торговля пришла в упадок, бедуины выходили из-под контроля, немыслимо поднялись налоги, а уровень дисциплины значительно снизился. В ответ на эти бедствия они предпринимали порой возмутительные действия, губя местное население поборами и солдатскими рейдами. Это только ухудшило ситуацию.
Огромные территории Плодородного полумесяца, веками обрабатываемые крестьянами, были отданы бедуинским пастухам. Даже в унитарной провинции Египта власть перешла к различным военным группам, включая и бедуинские племена из пустыни. Гарнизон мамлюков, который существовал как отдельная от османских войск военная сила (хотя и подчинялся османским офицерам), после 1767 года под началом своих командиров — Али-бея и Мурад-бея — разгромил все местные группировки и создал практически независимое египетское государство. Причем сделал он это, применяя западные новшества. Стараясь поддержать свою власть, египетские лидеры, как и сирийские паши, установили режим грабительских поборов. Но в то же время они проявляли интерес к западным нововведениям: поощряли культивирование зерновых, перерабатываемых на западных мельницах, пригласили в армию западных советников, чтобы те обучили пользоваться последними достижениями современной военной техники.
Тем временем между Османской империей и Западом, Россией и Ираном установилось полувековое перемирие. При подобном раскладе стойкое игнорирование османскими привилегированными классами Запада, столь естественное при аграрном режиме, начало постепенно сдавать позиции. И это было крайне полезно. Представители Запада мало что знали о мусульманской истории или об условиях жизни в исламских землях, но они обладали большими знаниями, чем их предки, и некоторые пробелы не играли серьезной роли. Представители Османской империи, в свою очередь, знали о Западе ничуть не больше, чем их предки, и их невежество было просто катастрофическим. Так, например, когда русские корабли оказались в Средиземном море (через Балтику), османские власти, основываясь на старых сведениях и географических материалах и зная, что они не проходили через Босфор, решили, что те добрались сюда по суше с позволения Запада.
Игнорирование изменений в мире самым пагубным образом отразилось и на экономике. С давних времен Османская империя следовала определенной политике в отношениях с иностранными купцами (а также с их государствами). Османы установили, что иностранные представители должны решать внутренние вопросы только через посредников, например религиозные миллеты империи. Именно они определяли благоприятные условия для торговли, поощряя коммерцию. Однако даже в архаичных условиях подобные установки являлись довольно опасными. В свое время подобной политике следовала Византия в отношениях с итальянскими торговыми державами, желавшими расширить свою коммерцию в северном направлении. В результате Византии ничего не оставалось, как наблюдать разрушение и упадок собственной экономики в условиях итальянской монополии. С другой стороны, более стабильное государство могло бы избежать подобной участи и удержать иностранных торговцев в установленных рамках. Подобные договоренности в современных условиях имели еще более непредсказуемый результат. «Капитуляции»
[393], т. е. договоры, разделенные на главы, капита, вплоть до 1740 года носили довольно лояльный характер. Затем в угоду французским союзникам (и общему настроению децентрализации в империи) османы предоставили им больше привилегий. За короткий срок эти послабления распространились почти на все остальные европейские державы. Самой важной привилегией стало право распространять сертификаты (бераты) о защите немусульманского населения Османской империи, которому предоставлялись права иностранных граждан. В свете изменившейся мировой экономики эти привилегии обернулись далекоидущими последствиями. Этого воспитанные в персидской гуманитарной традиции османы не могли предусмотреть.
В итоге, благодаря предоставленным в Османском государстве привилегиям возник новый класс, «левантийцы», наиболее значимый элемент общества в городах Леванта — Восточного средиземноморского побережья, от Эгейского моря до Нила. Эта группа, которая считала себя принадлежащей к Западу, селилась очень локально и в качестве языка общения использовала итальянский (позже французский), хотя этнически была самого разнообразного состава. По сути они не являлись ни европейцами, ни мусульманами и принадлежали сразу к двум мирам. Левантийцы исповедовали христианство или иудаизм и обращались то к одному, то к другому западному государству в поисках политической и экономической поддержки. При этом торговую деятельность они вели исключительно в средиземноморском бассейне, не отдавая предпочтения ни западной, ни мусульманской стороне. В местном масштабе именно левантийцы, а не европейцы были решающей коммерческой силой. Их способ развития характерен для социальных меньшинств: лучшие представители сосредотачивались на торговле и оказывали друг другу взаимную поддержку в борьбе с доминирующими группами. Затем в отличие от своих мусульманских конкурентов, они удачно воспользовались новыми условиями, предоставленными современным Западом. И в итоге стали самым важным элементом в своем регионе. (Существует мнение, что мусульмане уделяли особое внимание своей социальной исключительности и не желали налаживать контакты с Западом. В действительности мусульманские торговцы всегда были открыты миру. Однако, когда сами контакты уже были налажены, торговцы вдруг начинали ощущать свою принадлежность к высшим мусульманским классам, что осложняло ситуацию и рождало желание подчеркнуть свою исключительность.)
