Англичане оккупировали Египет, чтобы защитить права британских граждан и граждан других европейских государств, права, которые трактовались как «цивилизованные», другими словами «современные западные» нормы. Соответственно, выплата долгов иностранным государствам являлась безусловным финансовым приоритетом. Непродуманная финансовая политика Исмаила привела к тому, что большая часть государственных доходов уходила на выплату долгов. Однако после разрешения ситуации с долгами Кромер и британское правительство попытались поднять уровень благосостояния египтян. Прежде всего были отменены законы, унижавшие достоинство крестьянина: право любого должностного лица бить крестьян плетьми (в особенности если речь шла о неуплате налогов) и барщина, на которой крестьян заставляли бесплатно работать на государство в дополнение к налогам. Британцы пытались создать в стране единое для всех граждан правовое пространство; в частности, они обязали всех землевладельцев зарегистрировать право собственности на землю. Введение единых юридических стандартов значительно упростило юридическую процедуру. Помимо всего прочего британцы отменили множество мелких налогов, которые никак не могли упразднить мусульманские правители-реформаторы. Однако введение усовершенствованной системы бухгалтерского учета (которая вызвала недовольство традиционных коптских бухгалтеров, лишившихся своей монополии) и современной системы судов и полиции вызвало недовольство. Наконец, они провели ряд важных техникализационных реформ, в частности выстроили первую Асуанскую плотину, которая завершила систему контроля вод Нила, начатую еще Саидом, построившим плотину в Каире. Дополнительные каналы постоянно обеспечивали поля водой, а ежегодные разливы ушли в прошлое.
Как мы скоро убедимся, большинство этих реформ имели негативные последствия: например, отмена традиционного права зачастую становилась бедствием для беднейших слоев населения, а суды, организованные по европейскому образцу, являлись для них еще одним символом социальной несправедливости. Но египетские националисты подвергали резкой критике другие аспекты проводимых реформ. Они требовали покончить с привилегированным положением иностранцев в стране, но правительство не могло решить эту задачу, ведь главная цель государственной власти заключалась именно в том, чтобы защищать юридические права иностранцев. Правительства ведущих европейских держав зачастую накладывали вето даже на те не слишком значительные преобразования, которые пытался проводить Кромер. Практически во всех сферах жизни египтяне сталкивались с социальной несправедливостью, их положение ничуть не улучшилось. Помимо всего прочего, в годы правления Кромера у Египта почти не осталось финансовых ресурсов. Кромер был убежден, что египтянам необходимо получить европейское образование, однако денег на то, чтобы поддерживать его на уровне, которого оно достигло при Исмаиле, не было. Что еще более важно, египтяне оказались лишены культурной основы в своей собственной стране. Старая цивилизация как оплот творческой мысли канула в прошлое. При британском правлении египтяне стали полностью зависимыми от ведущих европейских держав, в отличие от времен Исмаила, их окружал чуждый для них мир европейской культуры. Вступить в этот мир и обрести статус современной цивилизованной державы — эта задача так и осталась для Египта недостижимой мечтой.
Открытие Суэцкого канала. Западноевропейская гравюра XIX в.
Сходные явления наблюдались повсеместно. В 1881 г. в Тунисе Франция проводила практически ту же самую политику, что и Великобритания в Египте. Единственное отличие состояло том, что в Тунисе местная элита пыталась сама встать на путь модернизации. В Османской империи, которая была гораздо лучше Египта подготовлена к реформам, однако также пережила сходный период банкротства по внешнему долгу, в 1876 году реформаторы попыталась ввести конституцию. Однако Запад помог султану Абдул-Хамиду подавить их движение и использовал все современные достижения, чтобы утвердить репрессивный деспотизм, существовавший на западные деньги под западным финансовым контролем, но отрицавший любые либеральные реформы по образцу Кромера.
Таким образом, после поражения первых попыток реформ, которое в некоторой степени им нанесли «снизу», национализм начали рассматривать как способ собрать все доступные силы общества, чтобы создать нации, способные независимо встать в современном мире на один уровень с европейскими нациями. На Западе в своей наиболее развитой форме национализм возник в эпоху Французской революции, когда французы научились действовать как «вооруженный народ», почувствовали себя не нормандцами, гасконцами или бургундцами, первым, вторым или третьем сословием, но равными гражданами общей родины, которые разделяют все ее радости и горести. Именно благодаря такому национализму европейские страны смогли не только избавиться от французского империализма, но и создать современные техникализированные институты, которые были основаны во Франции во времена Наполеона и затем скопированы в остальных государствах. В мусульманских странах реформаторы постепенно начали сознавать, что патриотизма отдельно взятой личности недостаточно, необходимо было построить нацию, которая бы прониклась подлинно патриотическим духом. Только при этом условии безличные эффективные институты массового общества смогут пробить себе дорогу в запутанном лабиринте личной и племенной лояльности, которые разделяли население и становились главным препятствием на пути реформ. Люди должны научиться воспринимать себя в первую очередь как египтян, связанных общим египетским происхождением, или как османов, иранцев, индусов, а все другие социальные градации должны рассматриваться лишь в контексте нации как единого целого.
Однако здесь возникла еще одна проблема. Мы говорим о египтянах, иранцах, индусах, но как могут идентифицировать себя, например, жители Османской империи? Является ли египтянин или христианин османом? Может ли мусульманин быть еще кем-либо, кроме как мусульманином; и разве не копты являются единственными настоящими египтянами? Что такое Индия и кто такие «индусы»? Эти понятия ввели в обиход британцы, а для местных жителей они лишены всякого смысла. Что такое Иран? — результат завоевания Каджаров, но являются ли иранцами тюрки азери, и что делать с персами в Герате, которые подчиняются Кабулу? Таким образом, впервые на страницах этой книги мы имеем дело не с отдельными этническими группами, а с целыми нациями, и говорим не об этнических, а о национальных чувствах. Так что же такое нация? В основе нации как носителя современных институтов могут лежать любые факторы, определяющие историческую судьбу большой группы людей, — общая правящая династия (Османы?), религиозные верования (шииты?), язык (арабские диалекты?) и даже общий для всех завоеватель (англичане?). В нашем случае, однако, все эти критерии не срабатывают. Шииты, например, проживали не только в Каджарском Иране, но и в Османской империи и разговаривали на диалектах арабского. Исторически случайное объединение под властью одного правителя на независимой территории или даже под управлением европейцев могло дать толчок национальному самоопределению, но в таких случайностях сложно найти почву для требуемого всеобщего воодушевления, если только не возникает необходимости совместно вести борьбу. В последущие десятилетия именно поиски эффективной основы для национальной самоидентификации занимали ведущие умы на фоне развернувшейся борьбы за модернизацию: для того чтобы черты техникализированного строя пропитали всю ткань общества, национальная идентификация была жизненно необходима.
