Аль-Афгани, перс по происхождению, родился в городе Хамадан Каджарского государства и получил образование в ан-Наджафе (центр философской и теологической мысли шиитов близ Куфы). Свои первые шаги на политическом поприще он сделал в Афганистане. В 1868 г., после того как он оказался на стороне проигравших, его выслали из этой страны, и он примкнул к мусульманскому реформистскому движению в Индии, где выступил против стремления части мусульманского населения принять доминирование Запада и найти для себя удобную нишу в новом обществе. Проповедуя эти идеи, аль-Афгани посетил Египет, Индию, Иран, Россию, Османскую империю, призывая мусульман объединиться и возродить былое величие исламской цивилизации. Аль-Афгани призывал мусульман вспомнить простые, аскетические традиции раннего ислама и освободить себя при помощи последних достижений современной науки и техники. Политическая концепция аль-Афгани не содержала в себе ничего принципиально нового, однако этот политический лидер обладал безошибочной интуицией: он всегда точно знал, какие настроения преобладают в обществе в данный конкретный момент, и умел использовать эти настроения в своих собственных целях. Таким образом, аль-Афгани являлся убежденным (причем подчас эта убежденность граничила с фанатизмом) сторонником реформ во всех сферах общественной жизни: политической, религиозной и социальной. В основе его политической и философской концепции лежали традиции фальсафы, которая считала религию самостоятельной политической силой. Будучи свободным от любых политических сомнений, свойственных слишком индивидуалистичным поборникам шариата, готовый к любому сорту интеллектуального риска, аль-Афгани призывал мусульман создавать новую исламскую цивилизацию, экономическим фундаментом которой являлся бы технический прогресс, а политическим фундаментом — традиционная солидарность всех правоверных мусульман. Он отвергал суфийскую традицию за ее пассивность, а традиционных улемов — за их обскурантизм, за что был прозван «мусульманским Лютером». Восхищаясь достижениями западных держав в технической и культурной сфере, он проклинал их (по крайней мере на уровне неискушенной публики, для которой писал) за безбожный материализм. Только ислам, утверждал аль-Афгани, является неиссякаемым источником духовной силы. Он учил, что каждый мусульманин должен укрепиться духом, сплотиться и организовать единое панисламское движение политической солидарности против Запада. Хотя он заимствовал панисламские идеи у османов и даже был готов признать лидером этого сообщества османского султана, его понимание панисламской солидарности в корне отличалось от того, чего желал Абдул-Хамид.
Джамаляддин аль-Афгани. Фото XIX в.
Своих первых успехов на политическом поприще аль-Афгани достиг в 1870-х гг. в Египте. После подавления восстания Ораби он стал работать в наиболее влиятельном арабском журнале в иммиграции в Париже — «Аль-урват аль-вуска» (там же работал и Мухаммад Абдо). Журнал имел ярко выраженную антибританскую направленность, поэтому британцы всячески стремились ограничить его распространение на территории Индии и Египта, и в эти страны его доставляли контрабандой. Но наибольшей популярностью аль-Афгани пользовался в Каджарском государстве. В этой стране мусульмане были крайне обеспокоены возраставшим деспотизмом шаха и усиливавшимся западным вмешательством. Многие молодые шиитские интеллектуалы с энтузиазмом восприняли идею того, что на Западе назвали «демократией», определяемой как «власть права», в отличие от власти деспота. Они полагали, что сама идея демократии как нельзя лучше соответствует принципам ислама и законам шариата, представленным независимыми муджтахидами. Таким образом, многие молодые интеллектуалы стали ярыми сторонниками аль-Афгани и его идеи «исламской демократии». Очень скоро аль-Афгани порвал с шахом, который не желал проводить реформы под его руководством.
Персидский нищий. Фото Севрюгина А, кон. XIX в.
Аль-Афгани прекрасно видел политические перспективы и понимал, что Каджарское государство рано или поздно станет объектом западного вмешательства: иностранные концессии вели к усилению иностранного доминирования, давая одним европейцам привилегии, которые другие европейцы используют для интервенции. Соответственно, когда в 1890 году шах предложил концессию на табачную монополию британской компании, которая могла полностью контролировать всю торговлю табаком, включая импорт и экспорт, повсеместно выращивающие эту культуру персы начали протестовать. Аль-Афгани поспешил воспользоваться ситуацией, объявив, что шах не заботится о мусульманах, думая только о деньгах иностранцев. Производители табака попали в полную зависимость от компании-монополиста, мелкие торговцы разорялись, а покупатели теперь получали свои сигары из рук неверных, которые, с точки зрения ортодоксальных шиитов, считались нечистыми.
Афгани нашел убежище в мавзолее Шаха Абдула Азима под Тегераном, где продолжал свои обличительные проповеди, которые находили горячий отклик в среде мусульман. Его популярность росла не только среди интеллектуалов, но и в среде базари — торговцев, которые интуитивно ощущали нависшую над ними угрозу. Кроме того, его поддержала намного более влиятельная группа. В отличие от земель Османской империи, где аль-Афгани не смог заручиться поддержкой улемов, которые сохраняли лояльность своим правителям и не стремились к социальным реформам, здесь на его сторону перешло значительное число шиитских улемов, ревниво относившихся к независимым действиям правящей династии. Проводимая шахом политика «вестернизации» вызывала крайне негативную реакцию в среде улемов, которые опасались массового вторжения неверных в страну ислама. Когда в 1891 г. аль-Афгани был выслан в Ирак, он обратился к главному муджтахиду, который в этот период также находился там, с просьбой выступить против закона о табачной монополии. Муджтахид откликнулся на эту просьбу: он запретил всем правоверным курить табак, и этот запрет сохранялся вплоть до 1892 г., когда монополия была отменена. Все подданные Каджарского государства подчинились воле муджтахида: табак исчез даже из королевского дворца, где муджтахид пользовался гораздо большим авторитетом среди придворных, чем сам шах. Мусульмане были столь непреклонны, что даже обещание шаха аннулировать концессионный договор не заставило их отказаться от добровольно наложенного запрета. Только после того, как концессионный договор утратил свою юридическую силу, муджтахид снял свой запрет, и персы снова начали курить табак.
Так аль-Афгани объединил вокруг себя людей самых разных социальных сословий — теологов-улемов, торговцев базари и «вестернизированных» интеллектуалов. Первые результаты такого альянса оказались достаточно противоречивыми. Чтобы не подорвать свой авторитет на европейском рынке, шах вынужден был выплатить компенсацию табачной компании. Для этого ему пришлось взять ссуду в британском банке под залог южных таможен, что намного меньше тревожило общественное мнение, но на деле могло оказаться намного более опасным, учитывая печальный опыт египтян во время правления хедива Исмаила. Проводимая шахом политика вызывала тревогу у сторонников аль-Афгани, улемы и интеллектуалы были недовольны тем, что шах увеличивает государственный долг. Аль-Аф-гани получил приглашение приехать в Стамбул, но чувствовал себя нежеланным гостем Абдул-Ха-мида и оказался в полной изоляции. Ближний ученик аль-Афгани после поездки к своему учителю в Стамбул и консультации с ним в 1896 г. вернулся домой и убил шаха. После первого шока базари объявили этот акт тираноубийством, и были поддержаны улемами. Каджарское правительство потребовало экстрадиции всех сторонников аль-Афгани, проживающих на территории Османской империи (в числе которых оказались и азалиды, к учению которых он сам относился крайне негативно, считая, что оно подрывает ислам). После высылки на родину все они были казнены. Самому аль-Афгани удалось уцелеть, однако год спустя он скончался при загадочных обстоятельствах — иранцы полагали, что его убили по приказу султана Абдул-Хамида.
