Страны с низким уровнем инвестиций обладали одним потенциальным преимуществом. Ранее они вложили относительно небольшие средства в оборудование, которое теперь считалось устаревшим, поэтому могли направить все инвестиции на закупку самого современного. Некоторые считали это главным преимуществом развивающихся стран: начиная новые исследования в области науки и техники, они имели шанс обогнать некоторые старые страны, обремененные устаревшими институтами и оборудованием. К сожалению, это могло произойти только при очень благоприятном стечении обстоятельств, когда большой объем одновременных инвестиций компенсирует возникающие недостатки. И такие обстоятельства вряд ли могут быть воспроизведены в большинстве исламских стран.
На поверхностном уровне требовался четкий и ясный общий курс развития, включающий понятную социальную перспективу. Чтобы справиться с негативными факторами Технической эпохи, главным образом, с массовым ростом новой бедности, необходимо было ускоренное экономическое развитие в наиболее позитивном техникалистском смысле этого слова. А это означало, что каждое государство должно взять на себя контроль над своей экономической и социальной жизнью, не оставляя ее на милость международного рынка. Более того, в то же время сам мировой порядок, насколько это возможно, должен был развиваться так, чтобы все имевшиеся ресурсы использовались безопасно и плодотворно.
Развитие стабильного миропорядка неизбежно задерживается (в лучшем случае) усилиями главных мировых блоков и даже отдельных государств, каждое из которых надеется после завершения всеобщего урегулирования оказаться в наиболее выгодном положении. Но между тем каждое независимое государство может по крайней мере попытаться урегулировать свои внутренние дела так, чтобы обеспечить максимальное самостоятельное планирование. В связи с этим популярные в XX веке понятия: национализм, индустриализм, демократия, социализм — приобретают особенную актуальность. Под «национализмом» понимался не просто патриотизм, но желание полной автономии нации и свободного правления ее правительства, освобожденного от какого-либо иностранного влияния. «Индустриализм» толковался не просто как форма экономического производства, но и как средство обеспечения нации наиболее существенными атрибутами независимого современного общества. «Демократия» — не только признание права на свободу, личную неприкосновенность и право голоса, но участие всех классов общества в современной техникалистской жизни, включая (в любой форме) и участие в политических процессах. «Социализм» толковался не в своем классическом виде как коллективная собственность на средства производства, которая на практике уже стала коллективной, хотя и под частным правлением, но скорее как более широкое признание социальной ответственности за национальную экономику вне зависимости от того, в каких конкретно учреждениях это выражалось. После окончания Второй мировой войны на пути обретения национального самоопределения в мусульманских странах наибольшую популярность получили две программы действий. Первая выросла из надежды на то, что особое исламское религиозное и правовое наследие окажется не только адекватным современным требованиям, но и обеспечит ту моральную устойчивость, которая отсутствовала на современном Западе. Эта программа делала основной акцент на реформировании шариата, поэтому мы можем назвать ее «неошариатской». Программа второго типа предусматривала заимствование современных западных социальных форм как основу для нового общества, где ислам должен был играть такую же роль, как христианство или иудаизм на Западе, но предусматривала поиск особых форм развития, которые позволили бы избежать самых очевидных западных ошибок. Подобные программы имеют ряд общих элементов, которые позволяют их определить в терминах «управляемой демократии» или «националистического социализма». Некоторые мусульманские народы пытались решить свои проблемы путем прямого вхождения в западное общество — либо в западный (как Турция), либо в коммунистический блок (мусульмане Советского Союза). Но во всех остальных случаях, когда мусульмане встают на путь самостоятельного развития, они выбирают одну из описанных выше двух программ. Хотя эти программы в большей мере эффективно представляют будущие надежды и планы, чем реальные достижения настоящего, в некоторых странах они играют ключевую роль, и само их наличие является одним из наиболее плодотворных фактов их политической жизни.
Исламское возрождение: неошариат как политическая программа
По сути дела неошариатские программы исходили из допущения, что техникалистское преобразование могло произойти в старом исламском обществе раньше, чем это случилось на Западе. Но они рассматривали такую возможность исходя не из ресурсов и ориентации исламской культуры в целом, но с точки зрения исламской религии в частности, при условии интерпретации ее под особым углом. В этом заключался современный шариатский подход к исламу.
Сочетание целого ряда обстоятельств обеспечило сильный уклон ислама XX века в сторону проблем определенного сорта, которыми ранее занимались сторонники шариата. Мы уже отмечали, что в XIX столетии наиболее активные мусульмане отрицали недавнее прошлое ислама как отклонение, которое привело к ослаблению позиций исламского мира в целом, отказываясь от персинизированной традции в пользу идеализированного раннего арабизма и от суфизма в пользу более политически и социально сознательной традиции сторонников шариата. В XX веке эта тенденция усилилась. В областях, находящихся под западным правлением, европейские власти во имя «закона и порядка» навязали замену шариатским правом местного традиционного права. Это было сделано отчасти из желания управлять в соответствии с лучшими местными нормами, отчасти в надежде ввести на данной территории общие правовые стандарты, что помогло бы создать эффективную администрацию и легко выявлять и контролировать коррупцию. Однако новая система отличалась от старого традиционного шариата. Его действие было очень четко ограничено семейным правом и смежными вопросами, но даже здесь его дух изменился. На управляемых англичанами территориях он толковался как прецедентное право (в подражание общему праву), соответственно признавался судебный прецедент со всеми вытекающими из этого процедурными механизмами, что серьезно изменило его дух и силу. Французы на подконтрольных им землях не просто изменили юридическое процедуры, но и решили перейти от универсального признака к национальному: например, в Магрибе, французы верили, что ислам является национальной религией арабов (и писали книги, доказывающие этот тезис), из чего следовало, что берберы должны отказаться от нее как от «иностранной» (и взамен стать французами). Поэтому, поскольку шариат распространен у арабов, у берберов было систематизировано их традиционное обычное право, юрисдикцию которого противопоставили шариату даже в тех космополитических обстоятельствах, когда он, как правило, применялся. Тем не менее в результате это усилило интерес к шариату как к наиболее очевидному проявлению ислама. После того как молодое поколение почти утратило связь с древним исламским наследием, именно шариат и связанные с ним правовые и социальные перспективы становились тем средством, при помощи которого оно могло четко идентифицироваться как мусульмане и противопоставить себя Западу.
