Можно предположить, что в конечном итоге разрыв в уровнях развития будет ликвидирован не старыми методами прямой индустриализации стран с низким уровнем инвестиций, а в результате более сложного процесса, который уже коренным образом изменяет техникализированную экономику во всем мире. Уже в самом ближайшем будущем автоматизация и компьютеризация, атомная и солнечная энергия и использование в промышленности пластмасс значительно удешевят индустриализацию, благодаря чему страны смогут очень быстро достичь элементарного уровня техникализированного процветания. Мы можем пойти дальше: уменьшение человеко-часов, необходимых для обслуживания автоматизированного производства, сократит требуемое число рабочих, статус промышленности может быть понижен просто еще до одной отрасли экономики, как это уже случилось с сельским хозяйством. Вызванные этим изменения структуры общества приведут к тому, что промышленность и сельское хозяйство будут играть такую же роль в экономике крупных стран, как туризм или образование (которое будет длиться почти всю жизнь), или развлекательный бизнес и спорт, или даже религия. Хотя техникализация в более широком смысле будет иметь фундаментальное значение во всем мире, индустриализация как таковая в некоторых странах может оказаться переходным этапом. Сегодня кажется, что странам с низким уровнем инвестиций до этого еще очень далеко, усилия наиболее активных групп населения направлены на то, чтобы общество стремилось именно к этому. И новое мировоззрение должно ориентироваться на такое будущее во всех регионах планеты.
Наследие и современность
Икбал надеялся, что мусульмане смогут дождаться того момента, когда Запад уничтожит сам себя, а затем займут его место мирового лидера, исполняя миссию, возложенную на них Кораном. В 1945 году подобные взгляды полностью утратили всякую правдоподобность. Если Запад все же уничтожит себя физически или морально, он не будет погибать в одиночку. Но эти надежды неправдоподобны еще и потому, что в нынешних условиях при выборе будущих путей развития приходится одинаково пренебречь обеими старыми культурными традициями, как западной, так и исламской. В самом крайнем случае разницу между западным и незападным культурным наследием можно рассматривать как одну из различий стран по обе стороны пропасти в уровнях развития. Однако какую роль они на самом деле могут сыграть в мировоззрении, главной задачей которого является разрешение основных проблем современности?
С современной точки зрения культурная традиция является набором моделей, унаследованных от прошлого, не имеет отношения к рациональным расчетам и мешает осуществлять функционально полезные процедуры или (в более общем смысле) не дает заимствовать более эффективные методы. Традиции могут стать только музейными экспонатами, создавать местный колорит для привлечения туристов или служить эклектичным источником вдохновения для профессиональных дизайнеров. Официальная позиция заключается в том, что все традиции до наступления эпохи Нового времени связаны с определенными классами общества. Кроме того, все ценности техникализированного общества постоянно меняются от поколения к поколению, поэтому в рамках каждого поколения они полностью самодостаточны. Даже в университетах или художественных музеях достижения далекого прошлого представляют только антикварный интерес, постольку в реальности они могут привести к пагубному национализму или религиозному коммунализму. Если данная оценка верна, то надеяться на использование старого культурного наследия в формировании нового мировоззрения бесполезно.
Но если мы рассмотрим культурную традицию не просто как набор моделей поведения, а как живой диалог, основанный на общем отношении к частным творческим действиям, такие оценки становятся сомнительными. Мы не можем отказаться от традиции как таковой: все культурные действия проходят в рамках традиции, даже когда имеют место резкие выступления против конкретных творческих событий прошлого. Как мы уже показали, традиция не противник прогресса, но его носитель, и одна из проблем мусульман заключается в том, что на уровне исторических действий они слабо связаны с соответствующими традициями. Именно из надежды и мечты, основанных на традиции, выдающийся человек может создать новые возможности для творчества, которые сломают устоявшийся порядок вещей и заложат основу нового мировоззрения. Как минимум традиция сможет сыграть здесь важную моральную роль, даже если речь идет об относительно молодой традиции, зародившейся только в Новое время, например о марксизме.
Однако на самом глубинном уровне даже те традиции, что сформировались до начала эпохи Нового времени, сегодня оказывают большое влияние на лучшие умы современности и обладают большими ресурсами для создания нового мировоззрения. Нельзя исключать и то, что техникализированная культура как таковая с ее высокой степенью специализации окажется не в состоянии создать такое же универсальное мировоззрение, как это сделали более ранние традиции. Мы должны экспериментировать в искусстве и науке, философии и этике, образовании, праве и религии. Но также исходя из нашей человеческой природы, которая (как говорят) требует определения через необратимый индивидуальный выбор, мы нуждаемся в исторических обязательствах верности данной традиции и ее нормам, которые позволяют глубоко изучить ее последствия, а такие обязательства — передать накопленный опыт последующему поколению, благодаря чему мы оказываемся членами групп, простирающихся за пределы нашей жизни. Исторический, традиционный способ участия человека не может быть сведен к психологической или социальной закономерностям, по которым одно обязательство можно по своему желанию заменить на другое, эквивалентное первому. Однако техникализм чужд подобным обязательствам. Если наше моральное мировоззрение на самом деле выйдет за рамки целей техникализма, мы не сможем справиться с новыми вызовами без использования старых традиций. Так или иначе, на практике качество нашей жизни (по крайней мере за пределами марксистских традиций) связано с качеством нашего старого культурного наследия, а это означает: не столько с тем, что они оставили в прошлом, сколько с качеством текущего культурного диалога, в котором они участвуют в наше время.
Это в особенной степени относится к области нашего чувства ориентации в космосе, где творческое видение может заглядывать как угодно далеко; к традиционным областям религии. Духовная ориентация человека в жизни в целом не обязательно должна формироваться под явным влиянием религиозной традиции; но чаще всего так и происходит либо непосредственно, либо через посредников в виде национальной литературной традиции, при помощи которой даже атеисты могут ненамеренно принять участие в религиозном диалоге. Духовный стержень религиозной традиции может иметь решающее значение в формировании ожиданий и идеалов именно там, где под сомнение ставятся серьезные цели социальных действий и где недостаточно строго технических данных, полученных от узкого специалиста. Конечно, невозможно предсказать, будет ли в самом деле религия продолжать играть такую роль; но эта роль может придать религиозной традиции историческое значение в наше время. Конечно, как и в других видах традиций, взаимодействие между современными ее наследниками здесь намного важнее, чем события прошлого. И, подобно другим видам традиции, данная религиозная традиция уже не так автономна, как в аграрную эпоху. Все чаще, как и все другие аспекты культуры — литература, искусство, наука, философия, религиозная традиция формирует только отдельный уровень в общей мировой системе религиозной культуры, где границы между религиозными предпочтениями больше не имеют значения, и религиозные идеи, развивающиеся на одном уровне, могут быстро стать частью диалога на другом. На Западе, несмотря на эксклюзивность христианских и иудейских традиций пророческого монотеизма, обычные люди все чаще перенимают все главные религиозные традиции. На уровне науки в XIX веке наблюдалось значительное влияние санскритской традиции; в более позднее время стали ощущаться и другие традиции: сегодня писатели для выражения своих мыслей часто используют такие классические китайские термины, как Дао или Инь и Ян, хотя могут и не понимать до конца первоначального значения этих понятий. Возможно, уровень сектантских культов более важен, чем этот формальный литературный уровень: в крупных западных городах широко распространились новые религиозные организации, основанные на религиозных традициях других обществ, в частности Индии. Легкость, с которой эти организации находят своих последователей, отражает третий уровень, на котором преобладают чуждые ранее религиозные представления: в народных ожидания того, что может дать религия, христианское и иудейское учения не воспринимаются всерьез. Когда в середине XIX века женщина в состоянии транса начинала произносить какие-то фразы, считалось, что она одержима духами, т. е. это явление трактовалось в рамках западной культурной традиции веры в духов и привидений. Сходные явления в середине XX века уже рассматриваются американскими газетами в рамках совершенно чуждой Западу концепции реинкарнации душ, которая ныне является более живой религиозной традицией, чем вера в одержимость.
