But Ah! (The landscape painter said.)
A brutal fly walks on my head
And my bald skin doth tickle;
And so I stop distracted quite,
(With itching skin for who can write?)
In most disgusting pickle.
Ведёшь себя достойно, молодёжь,
Когда не лжёшь, но к истине идёшь,
Всяк знает: суть религий и морали
Вся в Пиве Басс и в Атлантическом Коралле.
When “Grand old men” persist in folly
In slaughtering men and chopping trees,
What art can soothe the melancholy
Of those whom futile “statesmen” teaze?
The only way their wrath to cover
To let mankind know who’s to blame-o —
Is first to rush by train to Dover
And then straight onward to Sanremo.
Когда старьё по глупой воле
На молодых срывает зуд,
Излечит что от меланхолии
Того, кого они грызут?
Есть способ гнев, излитый сдуру,
Смягчить, коль воспринять смиренно —
На поезде умчаться к Дувру,
А там уж прямиком – в Сан-Ремо.
And this is certain; if so be
You could just now my garden see,
The aspic of my flowers so bright
Would make you shudder with delight.
And if you voz to see my roziz
As is a boon to all men’s noziz, —
You’d fall upon your back and scream —
‘O Lawk! O criky! It’s a dream!’
Our mother was the Pussy-Сat, our father was the Owl,
And so we’re partly little beasts and partly little fowl.
The brothers of our family have feathers and they hoot,
While all the sisters dress in fur and have long tails to boot.
We all believe that little mice
For food are singularly nice.
Our mother died long years ago. She was a lovely Сat.
Her tail was 5 feet long, and grey with stripes, but what of that?
In Sila forest on the East of fair Calabria’s shore
She tumbled from a lofty tree – none ever saw her more.
Our owly father long was ill from sorrow and surprise,
But with the feathers of his tail he wiped his weeping eyes.
And in the hollow of a tree in Sila’s inmost maze
We made a happy home and there we pass our obvious days.
From Reggian Cosenza many owls about us flit
And bring us worldly news for which we do not care a bit.
We watch the sun each morning rise, beyond Tarento’s strait;
We go out – – – – – before it gets too late;
And when the evening shades begin to lengthen from the trees
– – – – – as sure as bees is bees.
We wander up and down the shore – – – – —
Or tumble over head and heels, but never, never more
Can see the far Gromboolian plains – – – – – —
Or weep as we could once have wept o’er many a vanished scene:
This is the way our father moans – he is so very green.
Our father still preserves his voice, and when he sees a star
He often sings – – – to that original guitar.
– – – – – – – – – – – – – —
– – – – – – – – – – – – – —
The pot in which our parents took the honey in their boat,
But all the money has been spent, beside the ₤5 note.
The owls who come and bring us news are often – —
Because we take no interest in poltix of the day.
Нам Киска мама, славный Сов – наш папа дорогой,
От части мы пернатые, пушные – от другой.
Все братья в перьях папиных и ухают баском,
А сёстры в шубках сереньких и с маминым хвостом.
Мы все на том стоим всегда,
Что мыши – лучшая еда.
Она была прелестное кошачье существо:
Роскошный полосатый хвост, да только что с того?
В Калабрии, в лесу глухом, где скуден солнца свет,
С высокой ветки сорвалась – и мамы больше нет.
Внезапным горем папа был сражён и поражён,
Но опереньем хвостовым отёр слезинки он.
Большое дерево нашли, дупло во древе том,
В лесной чащобе, – наш приют и милый сердцу дом.
Над нами совы стаями снуют туда-сюда,
Мирские вести принося, не стоит и труда.
Залив Таренто видим мы и солнечный восход;
Выходим утром – – – скорей, чем тьма падёт;
Когда под вечер тень дерев становится длинней,
– – – – – как пчёлы – пчёлы, ей-же-ей.
По берегу блуждаем мы – – – – —
Иль кувыркаемся, резвясь, но больше никогда
Равнин Громбульяна не зреть далёких – – —
Иль плачем, сценой скорбною разбередив сердца,
Припомнив те страдания, рыдания отца.
Свой голос папа сохранил, сберёг гитару он
И с появлением звезды поёт под струнный звон.
– – – – – – – – – – – – – —
– – – – – – – – – – – – – —
Горшочек тот, в котором мёд родители везли,
Но деньги все потратили, 5 фунтов лишь спасли.
Нередко совы-вестники – – – – – —
Ведь нас ничуть не трогает смешная злоба дня.
