Эдуардус. Ну что мрачны, смурны, черны с утра?
Что – невралгия? Иль мигрень? Хандра?
Йоханнес. Что сами злы, как будто из-под розог?
Не человек, а брошенный набросок!
Эдуардус. Что ж, лыбиться, коль жизнь худым-худа?
В том дикарям уподобляясь, да?
Йоханнес. Как обойтись, коль жизнь – одни страданья,
Без скрежета зубов и без стенанья?
Эдуардус. Не обойтись никак; на вас похож,
Зубами скрежещу, стенаю тож.
Йоханнес. А вот и Кэтрин; мы пред ней, пред ней
Страданья обнажим недавних дней.
И пусть решает, беды чьи бедней
И кто из нас двоих брюзжит складней.
Кэтрин. Брюзжать пожалте, не сроню словца,
Пустой ворчни я стану ждать конца
И отличить смогу наверняка
Беду реальную от пустяка.
Слезы побольше в голосе обоим
(Не кончилось бы только мордобоем!).
Йоханнес. Из дальних мест – к теплу, но жгучий холод
Дают нам Канны, жульнический город.
Эдуардус. Я родину покинул, и не рад —
Тут снег, колючий ветер, колкий град.
Йоханнес. Что пользы нам от апельсиновых дерев,
Когда живём, от стужи зверской озверев?
Эдуардус. Зачем квартирку снял – коль по углам
В ней только рухлядь старая да хлам?
Йоханнес. Намедни волком взвыл я: Гу-у-у!
Земная твердь утоплена в снегу!
И я от мысли от одной продрог,
Что наша суша – сахарный пирог!
Эдуардус. Чтоб истребить простуду в голове,
Надеть мне шляпу или сразу две?
Поэзию теснит и душит проза,
Когда течёт безудержно из носа!
Йоханнес. В грязи кромешной утопил башмак,
К тому ж я стал приманкой для собак.
Эдуардус. В меня бульдог огромный, чёрно-бурый,
Вселяет страх одной своей фигурой.
Телец дрожит, учуя мясника,
И я дрожу при виде пса-быка.
Йоханнес. Не раз уже сменили мы жильё,
Где дым и смрад – какое там житьё;
Что это, мелочь? Шутка, не пойму?
Коптиться, что ли, ветчиной в дыму?
Эдуардус. Вот мой лакей, что проку, коли он
В полдюжине наречий искушён?
Французским не владеет он, увы,
Не спросишь ни креветок, ни плотвы.
Йоханнес. Когда в камин полено я кладу,
Поёт он, свищет и дудит в дуду;
А коль над ухом свищут и гудут,
До сочинительства ли будет тут?
Эдуардус. Нередко слышу я от богачей:
«Звезду мне нарисуй, красу очей!»
На днях в хоромы к одному проник —
В дверях лакей суровый в тот же миг,
Глядит в упор: «Ты часом ли не вор?»
Навек запомню этот разговор!
Йоханнес. Что, мне страдать в тоске на сквозняке
И руматтизма ждать на чердаке?
Эдуардус. А по дорогам носятся, злодеи,
Ну чисто Ииуй по Иудее;
По улице сейчас спокойно шёл вот
И был задавлен Леди Эммой Толбот.
А девочкой была совсем другою,
С глазами синими и лентой голубою.
Йоханнес. И каждый тут, будь трезв он или пьян, ах,
Не ест, не пьёт – бренчит на фортепьянах.
Бедлам такой, что выдавишь едва ль
Хоть строчку, сам расстроен, как рояль!
Эдуардус. Семь немцев, как-то в мой проникнув сад,
Устроили чистилище и ад,
Ревели, выли, ржали, как скоты:
Как будешь краской покрывать холсты?
Йоханнес. А как мне грызть гранит моих наук,
Когда от мух терплю я столько мук?
Эдуардус. Получится рисунок ли хорош,
Коль плешь мою язвят то жук, то вошь?
Йоханнес. Переводить Германский Метафиз —
ик под москитный вечный «виз-визз-виззз»?
Эдуардус. Купил бекона (жирного весьма),
Котяра гнусный углядел, эх-ма,
Сожрал бекон, и мне не всё ль равно —
На север смотрит иль на юг окно?
Йоханнес. В оконной раме треснуло стекло —
В него свистело, дуло и мело;
Напрасно страстно зажимал опасный
Пролом в окне, чтоб шум унять ужасный!
Эдуардус. Дождь, ветер, снег – худая череда,
Не оплатить счетов мне никогда!
Кто в слякоть, дождь и злые холода
Рисунки поглядеть придёт сюда?
А не продам рисунков и картин —
Вовек не доберусь до Палестин?
Йоханнес. Едва увижу солнце средь олив —
Как расчихаюсь, бледен и соплив.
Эдуардус. Встревоженная жёлтою луною,
Всю ночь собака воет за стеною.
Кэтрин. Довольно! Слушать нудный ваш скулёж
Невмоготу уже и невтерпёж!
У всех свой повод есть, чтоб стать сердитым;
Склонитесь же перед моим вердиктом!
Йоханнес, вас оправдываю я
(Имеете причины для нытья),
Вы молоды и не вполне здоровы,
Не то, что ваш противник, муж суровый,
Но столь же вздорный, – вот вам мой наказ:
Понянчиться с Дитём хотя бы час.
Вам, Эдуардус, новый приговор:
Зануда вы, все беды ваши – вздор;
Назад ступайте к фаршу и котлетам,
К не ведающим пуговиц манжетам;
К бушующему морю (коль свезёт,
Рыбёшку малую добудете из вод) —
Марать листы, не купит ни один,
Марать холсты несохнущих картин,
Писать книжонку, много ль проку в ней,
Хлебать чаёк, раскармливать свиней —
Пока весна, сменив снега-бураны,
Душевные не уврачует раны.
How pleasant to know Mr Lear!
Who has written such volumes of stuff!
Some think him ill-tempered and queer,
But a few think him pleasant enough.
His mind is concrete and fastidious,
His nose is remarkably big;
His visage is more or less hideous,
His beard it resembles a wig.
He has ears, and two eyes, and ten fingers,
Leastways if you reckon two thumbs;
Long ago he was one of the singers,
But now he is one of the dumbs.
He sits in a beautiful parlour,
With hundreds of books on the wall;
He drinks a great deal of Marsala,
But never gets tipsy at all.
He has many friends, laymen and clerical;
Old Foss is the name of his cat;
His body is perfectly spherical,
He weareth a runcible hat.
When he walks in a waterproof white,
The children run after him so!
Calling out, ‘He’s come out in his night —
Gown, that crazy old Englishman, oh!’
He weeps by the side of the ocean,
He weeps on the top of the hill;
He purchases pancakes and lotion,
And chocolate shrimps from the mill.
He reads but he cannot speak Spanish,
He cannot abide ginger-beer:
Ere the days of his pilgrimage vanish,
How pleasant to know Mr. Lear!
[10]Как приятно знать мистера Лира!
Исписал он тома чепухой!
Для одних он чудак и задира,
Для других – человек неплохой.
Ум его утончён и отточен,
Нос его грандиозно велик;
Лик его не особо утончен,
Борода его точно парик.
Уши есть, пара глаз и десяток
Пальцев, если считать два больших;
Был когда-то певцом из завзятых,
Но со временем он попритих.
Горы книг он воздвиг, и из залы
Он устроил себе кабинет;
Выпивает немало Марсалы,
Не хмелея нимало, о нет.
Дружен с клириком он и с мирянином;
И при нём старый Фосс, верный кот;
Телом кругл и отменно пространен он,
Ходит в шляпке чудной круглый год.
Ребятня надрывается вслед,
Коль в плаще белоснежном идёт он:
«Вон, в ночную рубаху одет —
– ый Британец идёт, идиот он!»
Он рыдает с морскою волною,
Он рыдает на гребне холма;
Он скупает блины и спиртное,
Он влюблён в шоколад без ума.
По-испански молчит, но читает,
Эль имбирный отверг сей придира;
И пока его след не растает,
Как приятно знать мистера Лира!
