There was an Old Man of Kamschatka,
Who possessed a remarkable fat cur;
His gait and his waddle
Were held as a model
To all the fat dogs in Kamschatka.
У почтенного старца с Камчатки
Пёс на редкость вальяжный и гладкий;
Внешний вид и походка
Этой псины – находка,
Образец для собак на Камчатке.
Эдвард Лир завершил свой земной путь в 1888 году. Этот болезненный, неприкаянный человек, одиночество которого скрашивал только верный кот Фосс, прожил 76 лет, оставив потомкам небольшое, по привычным меркам, но удивительно цельное творческое наследие. Поэзия его светла (хотя порою грустна и элегична) и редкостно человечна, она жизнеутверждающа: ни одной мёртвой или злой строчки!
2
Лир оказал заметное влияние на литературу ХХ века – как на поэзию, так и на прозу. Д. Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Сочинением лимериков «баловались» Р. Киплинг, Дж. Голсуорси, Дж. Джойс и ещё сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но в России и в разных других уголках земли.
There was a young lady of Niger,
Who smiled as she rode on a tiger.
They returned from the ride
With the lady inside,
And a smile on the face of the tiger.
Улыбалась девица из Нигера,
Оседлавшая дикого тигера.
А теперь, посмотри:
Вся девица внутри,
А улыбка – на морде у тигера.
There was a translator of Lear,
Who made a fantastic career,
Shook cabbage and kings,
Hands, flippers and wings;
Of late he’s been shaking Shakespeare.
Прелагатель абсурдного Лира,
Сотворив из поэта кумира,
Крест тяжёлый неся,
Потрясал всех и вся;
И теперь потрясает Шекспира.
Говорила рязанская леди,
Утопая в мохеровом пледе:
«Краше наших ледей
Не найдёте людей
Ни в Париже, ни в Риме, ни в Бледе!»
Нередко авторы посвящали Лиру свои оригинальные сочинения, например, великий англо-американский поэт У. Х. Оден – потрясающий сонет:
W. H. Auden
Edward Lear
Left by his friend to breakfast alone on the white
Italian shore, his Terrible Demon arose
Over his shoulder; he wept to himself in the night,
A dirty landscape-painter who hated his nose.
The legions of cruel inquisitive They
Were so many and big like dogs: he was upset
By Germans and boats; affection was miles away:
But guided by tears he successfully reached his Regret.
How prodigious the welcome was. Flowers took his hat
And bore him off to introduce him to the tongs;
The demon's false nose made the table laugh; a cat
Soon had him waltzing madly, let him squeeze her hand;
Words pushed him to the piano to sing comic songs;
And children swarmed to him like settlers. He became a land.
У. Х. Оден
Эдвард Лир
Хлеб свой вкушать без милого друга невмочь
В Италии светлой; Грозный Демон занёс
Главу над его плечом; он плакал всю ночь,
Ландшафтописец, свой ненавидевший нос.
Кишащие своры злобных Они
Сродни инквизиции; он был не рад
Германцам и лодкам; любовь далека искони:
Но слёзы вели неуклонно стезёю Утрат.
Встретил славный приём. Имел у цветов успех,
Привечен ими, представлен каминным щипцам;
Фальшивым демонским носом он вызвал смех;
Жал ручку кошке, кружа её в пляске шальной;
Под рояль пел куплеты подобно певцам;
И был захвачен детьми-поселенцами. Стал страной.
Традиция перевода Лира насчитывает у нас уже более полустолетия. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают всё новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то своё в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков (с балладами, правда, дело сложнее).
Количество, однако, не всегда гарантирует качество, и многочисленные (не такие уж, впрочем) попытки приведения Лира к русскоязычному читателю на поверку чаще всего оказываются не переводами в истинном смысле слова, а в лучшем случае – вольными пересказами, своевольными переложениями, а то и вовсе – фривольными подражаниями Лиру, виршами собственного сочинения, по непонятной (или, напротив, очень даже понятной!) причине приписываемыми гению нонсенса.
Ещё бы полбеды, что никто не заботится сохранять оригинальные географические названия, авторские топонимы (хотя тогда с неизбежностью возникают Шербур вместо Португалии и Дубно вместо Апулии, но это никого не смущает, ведь не пушкинское же «На холмах Грузии…» бестрепетно перевели как «На холмах Греции…» или «На холмах Швеции…», к примеру; боюсь, правда, что и подобные попытки имеются), но уже прямо беда, когда волюнтаристски меняют национальность, место жительства, возраст персонажей, производя над ними подчас даже операции по смене пола(!), содержание кромсают и перекраивают на свой вкус, оставляя лишь самую общую сюжетную канву, буквально рожки да ножки от авторского замысла, при этом щедро делясь с ним, автором, собственным житейским опытом и избыточным чувством юмора и всячески стремясь сделать бессмыслицы более смешными и – что уж совсем смешно и бессмысленно – логичными!
С подобными проблемами перманентно сталкиваются, например, и музыканты-исполнители. Великий дирижёр Ю. Темирканов любит говорить: «Не интерпретировать надо, а исполнять. Партитуру. Записанные в ней ноты. По порядку, все до единой. Ничего не пропуская, не опуская, не переставляя. Исполнять партитуру, записанные в ней собственноручно автором ноты. То есть его же, автора, творца, волю и замысел исполнять. И не тщиться улучшать и модернизировать таких гениев, как Моцарт или Бетховен. Безнадёжно! А поскольку кругом сплошь одни новаторы и интерпретаторы, то истинным модернистом и даже революционером на этом фоне выглядит – и является! – как раз почти исчезнувший ныне традиционалистский, высокопрофессиональный музыкант, добросовестно и самозабвенно играющий Чайковского и Малера (такой вот парадокс), а не собственные фантазии и вариации на их темы, и ставящий интересы и доброе имя исполняемых гениев хотя бы не ниже своих интересов и самых благородных устремлений». Золотые слова. Браво, Маэстро!
