В некрологе (Horizon, май 1943 года) Элиот отдает должное Вирджинии Вулф, ее вкладу в литературу и культуру:
«Ее смерть стала концом всей модели культуры, символом и оплотом которой она была… потерей чего-то глубокого и значительного…»
Эдвард Морган Форстер: искусство говорить о простых вещах
Человеческие отношения Вирджинии Вулф и Эдварда Моргана Форстера были достаточно теплыми, о чем свидетельствуют хотя бы воспоминания Форстера «О Вирджинии Вулф», написанные в 1942 году, через год после ее смерти. И это при том, что замкнутого, необщительного, всегда несколько остраненного Форстера теплым человеком никак не назовешь.
«Я всегда чувствую, что он как будто внутренне шарахается от меня, потому что я женщина, умная женщина, современная женщина»
[58], – записывает Вирджиния в дневнике, обвиняя коллегу, как теперь бы сказали, в сексизме.
А вот отношения литературные оставляли желать лучшего.
О ранних рассказах Вулф Форстер отозвался довольно сухо, назвав их «милой безделицей» (“lovely little things”). «Миссис Дэллоуэй» писатель также не оценил по достоинству, заметив, что «следует писать проще, как многие теперь пишут»
[59]. Не вполне, правда, понятно, кто эти «многие», которые «теперь просто пишут», – как раз «теперь» принято было писать сложно. В свою очередь, и Вирджиния в их с Форстером литературных спорах о том, что важнее – искусство или действительность, всегда выступала против «реальности» и гладкописи. А следовательно – против книг таких авторов, как сам Форстер или Генри Джеймс, о котором в письме Литтону Стрэчи от 22 октября 1915 года она отозвалась довольно пренебрежительно: «Я читала его сочинения и нахожу в них лишь розовую водичку, манерность и гладкость».
«У меня нет дара “реальности”, – писала она в дневнике летом 1923 года. – Я разрушаю реальность и делаю это до известной степени своевольно. Я не доверяю реальности, считаю ее дешевкой».
Вместе с тем, Вирджиния ценила Форстера как тонкого и проницательного литературного критика, всегда с нетерпением ждала его отзывов на свои сочинения:
«У Моргана ум художника; он говорит о простых вещах, о которых умные люди не говорят. И по этой причине я считаю его самым лучшим критиком»
[60].
Форстер отвечал ей тем же: Вулф-критика он ставил выше Вулф-романистки, высказывал парадоксальное, но, в сущности, справедливое суждение, согласно которому в качестве автора эссе Вирджиния «проявила себя как истинный романист».
Кэтрин Мэнсфилд: любовь или ненависть?
С мужем Кэтрин Мэнсфилд Джоном Миддлтоном Марри – критиком, журналистом, издателем, редактором, освещавшим в ежемесячнике Adelphi идеи своего кумира (а впоследствии – злейшего врага) Дэвида Герберта Лоуренса, жизни и творчеству которого он посвятил книгу «Сын женщины» (1931), – Вирджинию в начале двадцатых годов связывал издававшийся Марри журнал Athenaeum, где она как критик регулярно печаталась, а десятью годами раньше – журналы «Rhythm» и «Blue Review», издававшиеся совместно Кэтрин и Марри. С Кэтрин же Вирджинию познакомил Литтон Стрэчи. Отношения между двумя писательницами развивались по формуле «любовь – ненависть». Они вечно спорили – и при встрече, и в печати. То не встречались месяцами, то дня не могли прожить друг без друга. Вирджиния говорила, что ее отношение к Мэнсфилд – это смесь соперничества и угрызений совести, однажды в сердцах воскликнула: «Если она хорошая – значит, я плохая!» Мэнсфилд также многое не нравилось в Вирджинии – ее заносчивость, постоянная смена настроений, и в то же время она признавалась Вулф в любви: «Ты не представляешь себе, Вирджиния, как я тобой восторгаюсь!» В литературных пристрастиях Вирджиния редко сходилась с подругой, что не мешало ей отдавать должное ее вкусу и интуиции. Когда Кэтрин Мэнсфилд сказала про «Улисса», что «в этой книге что-то есть», Вирджиния Вулф, это мнение не вполне разделявшая, заметила, причем без тени иронии: «Эта фраза должна войти в историю литературы». К рассказам Мэнсфилд Вирджиния относилась по-разному; рассказ «Блаженство», например, ей определенно не понравился:
«С ней покончено! – читаем ее эмоциональную запись в дневнике от 7 августа 1918 года. – В самом деле, мне непонятно, как можно оставаться честной женщиной и честной писательницей и сочинять такое!»
Кэтрин высоко ставила малую прозу В.Вулф. А вот первые два романа, «По морю прочь» и «День и ночь», ругала, и не только за интеллектуальный снобизм, но и за приглаженность стиля и характеров; называла ее второй роман «душевной ложью» (“a lie in the soul”) – словосочетание, к прозе Вулф – поздней, во всяком случае, – едва ли применимое. Отношение же Вирджинии к Кэтрин Мэнсфилд видно из такого, например, весьма противоречивого и опять же крайне эмоционального ее словесного портрета:
«Интересная, ранимая, одаренная и прелестная; одевалась, как шлюха, да и вела себя, как последняя девка… Приходится, к сожалению, принять тот факт, что ее разум – очень тонкий слой почвы, всего в дюйм-два, под которым сплошной бесплодный камень… У меня сложилось впечатление о ней, как о черством и холодном человеке»
[61].
Впечатление, которое многие, Мэнсфилд знавшие, Лоуренс в том числе, не разделяли. Писатель рассорился с ней, одно время близкой подругой, обвинил во лжи и лицемерии, однако, когда Мэнсфилд умерла, искренне по ней скорбел: «Что-то ушло из нашей жизни…»
Джеймс Джойс: «холостой выстрел»
В связи со списком первых публикаций «Хогарт-пресс» возникает законный вопрос: а почему среди «нематериалистов», печатающихся в издательстве четы Вулф, нет главного «нематериалиста» – Джеймса Джойса, безусловного лидера литературного авангарда двадцатых годов? На этот вопрос можно дать по крайней мере четыре ответа.
Во-первых, «Улисса» «перехватили». Прежде чем выйти в феврале 1922 года в парижском издательстве при книжном магазине Сильвии Бич «Шекспир и компания», первые четырнадцать эпизодов из opus magnum Джойса печатаются с марта 1918 года по декабрь 1920-го в нью-йоркском авангардистском журнале Little Review. А также в 1919 году – в лондонском Egoist-press, возглавляемом Харриет Шоу Уивер; это Уивер в апреле 1918 года, по рекомендации печатавшегося в «Эгоисте» Элиота, принесла Вулфам рукопись «Улисса»; ее-то В.Вулф, скорее всего, и читала. И не только читала, но и комментировала прочитанное в своих записных книжках с марта по октябрь 1918 года.
