– Девочка, в платочке надо в храме ходить, – сказала какая-то женщина. – Поставь свечечку да помолись.
Кира приткнула тоненькую восковую палочку с самого краю большого круглого свечника, перекрестилась, косясь на других и подражая им…
Она ходила от иконы к иконе, ставила все новые и новые свечи… Время словно бы отошло от нее, и все беды отошли. Потом какая-то храмовая служительница, сочувственно глядя на Киру, попросила ее вынимать из свечников огарочки. Кира с охотой занялась этим.
День шел к концу, но ей не хотелось уходить из церкви. А служительницы собрались вокруг какой-то низенькой полной женщины в монашеской одежде, с большим крестом на груди и в странном головном уборе, и все украдкой поглядывали на Киру, о чем-то шепчась между собой.
Кире стало страшно: вдруг они сейчас скажут, что храм закрывается и нужно уходить? Как бы она хотела остаться здесь навсегда!
– Можно, я пол в храме помою? – спросила она неожиданно для самой себя, умоляюще глядя на низенькую монахиню, которая, по всему видно, была здесь главной.
– Мир гнетет невыносимо, дитя мое? – спросила та, глядя на Киру очень темными, очень усталыми, очень печальными и очень ласковыми глазами. – А ты моли Господа нашего, Он сердце твое исцелит и душу благоухания исполнит.
И Кира, слушая эти странные слова, вдруг почувствовала, что плачет… но без ненависти, без надрыва, а с каким-то прежде неведомым ей блаженным облегчением.
Монашенка оказалась игуменьей Заречного монастыря. Ее звали матушка Серафима.
На другой день после разговора с ней Кира собрала кое-какие вещи, документы и деньги, рассчитала домработницу, сказав, что уезжает надолго, – и заперла за собой двери Дома с лилиями.
У ворот она прощально оглянулась… но не замедлила шаги.
В монастырь пришла пешком – почти пятнадцать километров, и это стало ее первым послушанием на новом пути. Но и послушание, и путь были ей только в радость.
* * *
Чудеса как начали свершаться, так и не прекращались. Иван Илларионович Ростопчин, издатель, сообщил Лиле, что тираж ее книги «Дом с лилиями» продается очень хорошо.
– А я так боялась вас подвести! – радостно воскликнула она, прижимая к груди авторский экземпляр, который всюду таскала с собой, не могла с ним расстаться и в любую минуту доставала из сумки, чтобы прочесть магические слова на обложке: «Лилия Камышева. Дом с лилиями». – Это ведь был страшный риск – печатать совсем неизвестного автора, да еще и русского!
– Ну, я ничем не рисковал, – лукаво улыбнулся Ростопчин. – Кто рисковал, так это Сережа Морозов.
Лиля взглянула непонимающе.
– Он просил меня не говорить об этом, – виновато сказал Ростопчин. – Но я очень хочу, чтобы вы всё знали. Я издавал его путевые заметки – «Англия глазами советского человека». Написано бойко, живо, порой парадоксально, с юмором! Так вот, весь гонорар он передал на издание вашей книги!
– Ну зачем… – растерянно пробормотала Лиля.
– А вот скажите, он и есть Сережа в вашей книге? – с любопытством спросил Ростопчин.
Лиля кивнула.
Ростопчин понимающе улыбнулся.
– Иван Илларионович, – вздохнула Лиля, – если бы можно было отмотать жизнь назад, я бы никогда его не оттолкнула.
– Бедная девочка! – вздохнул Ростопчин. – Ну а что говорят в посольстве?
– А что они могут сказать? – обреченно пожала плечами Лиля. – Уже третий отказ за два года. Если бы вы только знали, как я скучаю по своим близким! Как они там?..
– Если бы вы знали, как хорошо я вас понимаю, – тихо, тоскливо ответил Ростопчин.
* * *
А в Ветровске царила настоящая паника. Кира исчезла бесследно. Уже месяц о ней никто и ничего не знал. Бросила институт. Уехала, по словам домработницы… Куда? С кем? Почему? Вестей от нее не получал никто: ни Шульгины, ни Михаил Иванович.
Шульгин то успокаивал жену, то грозился всыпать Кире по первое число, когда она появится. А Таисия Александровна думала только об одном: хоть бы появилась!
Но каждый день приносил новые пустые ожидания. И вдруг пришло письмо!
Прочитав первые строки, Шульгин бессильно упал в кресло, а Таисия Александровна бросилась к телефону и набрала номер Говорова.
Спустя каких-то полчаса они все трое уже ехали к Заречному монастырю. Сидели у ворот на лавочке, прижимая к себе сумки со снедью, как будто прибыли на свидание в больницу для смертельно больных или в тюрьму… так они все себя чувствовали. А когда из калитки показалась вдруг Кира – в черной поношенной одежде, до глаз замотанная черным платком, бледная и осунувшаяся, они даже не сразу узнали ее.
– Храни вас Господь, – тихо сказала Кира.
Все трое молча смотрели на эту смиренную тень – все, что осталось от прежней Киры, – и ужасались тому, что же могло с ней произойти, что могло так кошмарно изменить ее. Какое горе? Какая болезнь? Что?!
Наконец Таисия Александровна поднялась, медленно пошла к внучке, обняла:
– Кирочка, родная моя…
– Кирюшенька, ты же здорова? – испуганно пробормотал Шульгин.
– Со мной все хорошо, – слабо улыбнулась Кира. – Теперь все хорошо.
– Объясни нам, что все-таки произошло? – осторожно спросила Таисия Александровна. – Почему ты здесь?
– Вот-вот, почему?! – не выдержал Говоров. – Молодая, красивая, здоровая! Ты посмотри на себя, в кого ты превратилась!
– У нас нет зеркал, – спокойно ответила Кира. – И счастье не во внешней красоте. Господь смотрит не так, как человек. И пожалуйста, дедуля, не кричи. Здесь нельзя громко разговаривать.
Говоров побагровел:
– Да я сейчас разнесу эту богадельню!
– Друже, не кричи, – пробормотал Шульгин. – Криком ничего не решишь. Кирочка… может, поехали домой, а?
– Нам нельзя выходить за пределы монастыря, – покачала она головой. – И теперь мне пора возвращаться. Мне надо исполнять послушание.
– Что? – оторопел Михаил Иванович. – Это еще что значит?!
– У каждой монахини и послушницы есть работа, которую нужно исполнять, – терпеливо объяснила Кира. – Сейчас я шью подушки.
– Подушки?! – взвился Говоров. – Она бросила последний курс – чтобы шить подушки?!
– А еще я работаю в огороде, смотрю за скотиной, – словно не слыша, продолжала Кира. – Дою коз и коров. Учусь прясть шерсть.
Шульгины смотрели с тоской.
– Я не верю! – бушевал Говоров. – Ну не верю я!
– Дедуля, – мягко сказала Кира, – но нельзя жить без веры. Нужно молиться, чтобы обрести веру. Я вас люблю и буду за вас молиться здесь.
Она вошла в монастырскую калитку и прикрыла ее за собой. Остановить ее никто не успел, да она и не стала бы останавливаться…
