– Я знаю ее семью. Хорошие люди.
– Да, их семья давно живет здесь. Так вот, Кори откопала старый школьный альбом того года, когда Хэнк был в выпускном классе. – Она останавливается, поворачивается ко мне. – Вы ведь учились с Хэнком?
– Да.
– Дети были потрясены. Хэнк был таким же, как они, – пел в хоре, выигрывал на олимпиадах, даже заведовал классной кассой. И вот дети задумались.
– На все милость Божья.
– Вот именно. – Директор делает еще два шага. – Боже мой, я все время хочу есть, а когда поем, меня начинает тошнить. Восьмой месяц самый трудный. Кстати, я сейчас ненавижу всех мужчин.
– Буду иметь в виду, – улыбаюсь я. – Вы сказали, что у вас двоякое отношение…
– Что?
– По поводу Хэнка. Вы сказали, что относитесь к нему двояко. С первым мнением все ясно, расскажите о втором.
– А, вот вы о чем. – Она идет вслед за своим животом. – Слушайте, я ненавижу ярлыки, которые люди приклеивают к душевным болезням, тут и двух мнений быть не может, но мне не по душе и то, что Хэнк здесь ошивается. Я не думаю, что он представляет собой какую-то опасность, но и наверняка этого не знаю. Меня беспокоит, политкорректно ли то, что я не защищаю своих учеников. Вы меня понимаете?
Я даю ей понять, что согласен с ней.
– И вот, мне не нравится, что Хэнк околачивается поблизости. Но что с того? Мне не нравится, что мать Майка Инги всегда незаконно высаживает сына в зоне, где запрещена высадка. Мне не нравится, что отец Лизы Вэнс явно помогает ей выполнять художественные домашние задания. Не нравится, что родители Эндрю Макдейда прибегают в негодовании в школу каждый раз, когда их чадо получает табель успеваемости, и требуют объяснить, почему у Эндрю такие низкие отметки. Мне многое не нравится. – Керен останавливается, прикасается пальцами к моей руке. – Но знаете, что мне не нравится больше всего?
Я смотрю на нее.
– Травля в Интернете. Это худшая из разновидностей самосуда. Хэнк – один из последних примеров.
В прошлом году кто-то поместил фотографию одного паренька с такой подписью: «Этот гад украл мой айфон, но забыл, что все его фотографии попадают на мое облако, прошу ретвит, чтобы его найти». Объявленный «гадом» оказался Эваном Обером, учеником моей школы. Вы его знаете?
– Мне эта фамилия ничего не говорит, – качаю я головой.
– И неудивительно. Эван хороший парнишка.
– Так он украл айфон?
– Конечно нет! Я об этом и говорю. Мальчик стал встречаться с Кэрри Миллс. Прежний воздыхатель Кэрри, Дэнни Тернер, пришел в ярость.
– И поместил эту фотографию.
– Да. Но доказать это я не могу. Вот вам мерзкая анонимность интернет-травли. Видели девочку, которая прошла мимо нас?
– Ту, которую вы отправили в ваш кабинет?
– Да. Это Кэти Гаррет. Учится в шестом классе. В шестом, Нап. Несколько недель назад Кэти оставила свой телефон в туалете. Его нашла другая девочка. И вот эта другая берет телефон, снимает крупным планом свое интимное место, а потом отправляет фотографию всем адресатам Кэти, включая ее родителей, бабушек-дедушек, всех.
– Гадость какая! – Я корчу гримасу.
– И не говорите! – Керен морщится и упирается обеими руками в свои ягодицы.
– Вам нехорошо?
– Я на восьмом месяце, не забывайте.
– Да-да.
– У меня в мочевом пузыре словно школьный автобус припарковался.
– И вы узнали, кто эта вторая девочка?
– Нет. У нас есть пять или шесть подозреваемых, все двенадцатилетние, но единственный способ узнать наверняка…
Я поднимаю руку:
– Ни слова больше!
– Для Кэти это такая травма, она чуть не каждый день приходит в мой кабинет. Мы поговорим – она успокоится и идет в класс. – Керен останавливается, оглядывается через плечо. – Мне нужно пойти к ней.
Мы поворачиваем в обратную сторону.
– Вы говорили об анонимности интернет-травли, – возвращаюсь я к нашему разговору. – Вы, таким образом, хотите сказать, что не верите в рассказы про обнажения Хэнка?
– Нет, но вы за меня пытаетесь делать умозаключение.
– В каком смысле?
– Я не знаю, потому что не могу знать. Это вечная проблема такого рода инсинуаций. Вы хотите отмахнуться от них. Но иногда не можете. Может, Хэнк делал это, а может – и нет. Я не могу вернуть события вспять, и, извините, это неправильно.
– Вы видели ролик с Хэнком?
– Видела.
– Есть какие-либо предположения, кто его мог сделать?
– И опять: у меня нет доказательств.
– Мне не нужны доказательства.
– Я бы не хотела разносить клевету, не имея улик, Нап. Именно этим и занимаются те, кто позорит других через Интернет.
Мы доходим до ее кабинета. Керен смотрит на меня. Я – на нее. Наконец она протяжно вздыхает:
– Но я могу вам сказать, что в восьмом классе есть девочка, ее зовут Мария Хэнсон. Секретарь даст вам адрес. Ее мать, Сюзанна, часто приходила ко мне и жаловалась на Хэнка. Когда я ей говорю, что по закону сделать тут ничего невозможно, она приходит в сильное возбуждение.
Директор Керен смотрит сквозь стекло на Кэти, и я вижу, как влажнеют ее глаза.
– Я, пожалуй, пойду к ней… Черт! – Она отирает слезы и смотрит на меня. – Сухо?
– Да.
– Восьмой месяц, – повторяет Керен. – Гормоны разыгрались.
Я киваю.
– У вас девочка?
– Как вы догадались? – улыбается она.
Директор уходит утиной походкой. Я сквозь стекло вижу, как она обнимает Кэти, позволяя ей поплакать на своем плече.
А я отправляюсь на поиски Сюзанны Хэнсон.
Глава пятнадцатая
В Вестбридже нет бедной части города. Разве что «бедный акр».
Есть кучка старых домов на три семьи, они расположены между салоном «Форд» и «Спортивными товарами Дика» неподалеку от центра. Маура и ее мать поселились здесь летом перед началом последнего года обучения. Они сдавали в субаренду две комнаты вьетнамцам, после того как отец Мауры обчистил дом и сбежал. Мать Мауры работала на неполную ставку в нескольких местах и слишком много пила.
Семья Хэнсон живет на первом этаже покрытого пятнами ржавчины кирпичного дома. Деревянные ступеньки крыльца скрипят под моими ногами. Я нажимаю кнопку звонка, и ко мне выходит крупный человек в рабочем комбинезоне. На правом грудном кармане трафаретом выведено имя «Джо». Джо явно не рад моему появлению.
– Вы кто? – спрашивает он.
Я показываю ему значок. За спиной Джо появляется женщина – я предполагаю, что это Сюзанна Хэнсон. Когда она видит мой значок, ее глаза широко раскрываются – возможно, в родительской тревоге.
