И к чему это привело?
Это нарушило работу мозга.
Голод неутолимый
Что я имею в виду? С точки зрения эволюции, это новый вид голода. Теперь это не «дайте мне энергии, чтобы начать день», а «я только что съел ужин и целую пачку чипсов, а теперь залез в морозилку за мороженым». Неутолимый голод.
Припоминаю множество случаев, когда я заказывала десерт после огромного обеда или направлялась на кухню за третьей или четвертой порцией. Я спрашивала свое тело, голодно ли оно, и ответ был «нет». Однако мозг быстро блокировал этот ответ, потому что он не устраивал меня, даже пугал. Мне нужно было больше еды. Неутолимый голод охватывал меня, его было не остановить.
Ученые отметили, что эта потребность, которую я так живо ощущала, отличается от настоящего голода в двух ключевых моментах. Во-первых, она связана с потребностью оставаться малоподвижным. Подумайте о том, как мы едим сегодня: перед телевизором, читая книгу, проверяя почту или лазая по Интернету, на спортивных мероприятиях, в кино, в машине. И все это не относится к регулярным приемам пищи! Как правило, это перекусы, которые мы разрешили сами себе. Мы превратили жизнь в сплошные посиделки в буфете. Я подчеркиваю это, потому что позже мы увидим мышь, которая в некотором смысле является нашим «коллегой» среди грызунов.
Итак, исторически мы были устроены иначе. Необходимость иметь пищу всегда служила двигателем. Когда на кустах было полно ягод или когда кто-нибудь из племени убивал дикого зверя, мы наедались на несколько дней вперед, и затем мозг снова приказывал действовать. И это было прекрасно. Критической точкой считается момент, когда еду начали оставлять впрок – нужно было делать запасы на голодные времена, строить жилище, искать компаньонов. Прежде необходимость питаться заставляла нас двигаться. Но не сегодня. Сегодня она порождает лишь лень и медлительность.
Второй важный момент: пища перестала насыщать нас. Как я писала во вступлении, специалисты по расстройству пищевого поведения объяснили мне много лет назад, что полные люди начинают чувствовать голод еще в процессе еды и, как правило, заканчивают есть такими же голодными, какими были, когда садились за стол
{29}. Так проявляет себя поврежденный механизм в мозге. Я могу полностью отнести это на свой счет. Когда я страдала от ожирения, то никогда не могла наесться до отвала. Если же и наедалась, то не переставала хотеть есть. Даже с набитым желудком, ощущая дискомфорт, я просто пережидала полчаса, чтобы утихла боль, – и продолжала поглощать пищу.
Наше тело не должно работать подобным образом. Существует механизм, называемый компенсацией, который управляет поступлением калорий в организм. С этим явлением хорошо знаком любой родитель, которому кажется, будто порой дети сметают все, что не под замком, а порой – словно они способны жить на печеньках и святом духе. Это и есть компенсация. Исследования показывают, что если у ребенка был обильный обед, то позже он инстинктивно съест меньше – буквально калорию в калорию
{30}. Но мы утратили эту способность.
Профессор Брайан Уансинк, директор Лаборатории питания и брендинга Корнеллского университета, заинтересовался признаками, по которым мы определяем, насколько сыты. Это должно быть просто, так? Сытость – это ощущение. Итак, ему пришла в голову идея проверить это, используя самонаполняющиеся тарелки. Ко дну тарелок были скрытым образом подведены трубки, и каждая ложка, съеденная участником эксперимента, тут же незаметно восполнялась
{31}. Что случилось, когда пустая тарелка более не была сигналом о сытости? Подопытные съели на 73 % больше супа, чем те, кто ел из обычных тарелок. И уходя из лаборатории, участники обеих групп ощущали одинаковую сытость и полагали, что съели равное количество супа. Во время эксперимента, когда человек съедал то количество супа, которое вмещала тарелка (не будь она самонаполняющейся), Уансинк спрашивал подопытного, сыт ли он. Тот смотрел в полупустую тарелку и недоуменно поднимал взгляд, отвечая: «Нет… Как я могу быть сытым? Я же еще не закончил есть!»
Мозг блокирует сигналы тела о насыщении, так как не хочет нас расстраивать или пугать. А современная пищевая индустрия обманывает и тело, и мозг, преподнося продукты, у которых несоразмерны размер и калории.
Отчего так? Как мы пришли к этому? Что с нами произошло? Что ж, возможно, это ряд различных факторов, целый каскад событий. Доктор Алан Голдхамер, основатель Центра здоровья TrueNorth, является сторонником растительного питания. Он утверждает, что мы ответственны за растущую калорийность пищи
{32}. Исторически наша еда была не слишком калорийной. Мы, как правило, имели в распоряжении растения, злаки и небольшое количество животных белков. И если мы потребляли большое количество овощей, то в плане калорий это все равно было не слишком много. Так что наш желудок всегда мог сообщить мозгу, сколько пищи мы съели, исходя из того, насколько плотно он набит. А теперь достаточно съесть пончик и кофейный напиток высокой концентрации, чтобы наполовину удовлетворить ежедневную потребность в калориях, – притом, что мы лишь немного наполнили желудок. Объем пищи и ее калорийность уже не соотносятся так, как это было прежде.
Другой виновник – искусственные заменители сахара. Я буду подробнее говорить об этом в главе 6, но вот главное: сахарозаменители не содержат калорий, а потому не дают никакого топлива организму, но при этом влияют на уровень инсулина так, как это делал бы настоящий сахар. Сладкий вкус на языке – и рецепторы мозга оживают, поджелудочная железа выбрасывает в кровь инсулин, организм готов перерабатывать сахар… которого нет
{33}. Уже это способно нарушить адекватную работу тела.
Плюс ко всему, заменители сахара заставляют организм мечтать о пище, в которой сахар действительно есть, – и это может привести к злоупотреблению впоследствии. В 2010 году доктор Терри Дэвидсон и его коллеги с факультета психологических наук в Университете Пердью провели два эксперимента, показавших, что крысы, которые ели йогурт со вкусом сахара, набрали на 29 % больше массы, чем крысы, питавшиеся йогуртом с глюкозой. Подмена сахара некалорийным заменителем привела к усилению аппетита и в результате к увеличению массы тела
{34}.
