Андрюшка смутился. Он вырос на Амуре и плохо знал все, что случалось на старых местах.
— Хунхузы, што ль? — спросил он. — Это, кажись, уж давно было! Че-то слыхал!
— Я без дела не сидел, — сказал толстяк, — вятские за нас. Сейчас я говорил с Ломовым, у которого участок на той стороне. Он хочет Силина. Теперь тоже за вас, Никита Дормидонтович.
«Взять на себя власть плохо ли! — думал Жеребцов. — Тут золото, отчислять велим десятую часть. Товар свой завезем. Купим всех. Все золото будет наше. И людей удовлетворим».
Обо всем этом Никита говорил с союзниками.
— Давай-ка закусим! — поднялся он. — Есть еще кета?
— Есть балычок! — ответил Андрей. — А что Голованов?
— Что-то мне кажется, что это не сам Голованов.
— Кто такой Голованов? — спросил Сашка.
— Голованов был президентом, выбранным на Желтуге. Зовут и этого старика Головановым. Но мне кажется, он себе кличку придумал, а сам был помощником у настоящего Голованова на Желтуге. Он что-то хитрит, советует Силина.
— По крайности, — сказал Никита, — этого тоже можно. С Силиным сговоримся!
Жеребцов подавился костью и закашлялся. Андрюшка хлопнул его ладонью по спине и сказал:
— Пройдет!
ГЛАВА 4
Дождь прошел. С раннего утра солнце светит прямо в глубокий разрез. Под сопками блестят пески, и в цвет с ними блестят стены разреза с глянцевитыми отпечатками резавших почву лопат. Легко шумят вершины берез в свежей, едва распустившейся листве. Пробегает легкий шум по лесу. Стоит лучшая пора раннего лета.
Из земли вместе с деревьями и кустарниками вырезан широкий пласт.
Сашка больше не работает здесь, и кажется, что без него скучней. Он давно предупредил Егора, что пойдет в китайскую артель. Со вчерашнего дня всем известно, что у одной из китайских артелей — русский старшина. Никто не знает, что он приемный сын Кузнецовых. Егор молчит, соседям по Уральскому, кажется, нет до этого дела, они друг друга почти не касаются.
Егор рубит песок, и Васька рубит. Работа идет в два забоя.
Отдохнувшая, отоспавшаяся Катерина подкатила пустую тачку. Она счастливо и застенчиво улыбается, глядя на Егора. Взяла лопату и стала бросать песок.
Катя теперь как настоящий откатчик. Поехала, заскрипело колесо.
Катерина с Татьяной и Федором в три тачки возят пески и моют. Вот опять слышно, повалились пески и галька загрохотала о чугунный грохоток. Федя там перевернул тачку и перелопачивает породу.
Егор думает, что придется дать согласие Ваське с Катей, пусть венчаются.
Сашка наводит порядок в своей артели. Там есть курильщики опиума, игроки в азартную хунди-хайди…
[2] Китайцам выдают квитанции, набирают их на казенные и частные работы, а они по этим квитанциям переходят границу и бегут на прииски.
Кого только тут нет по колодцам, по шахтам и по штольням, по всем этим земляным норам, где трудятся сотни мужиков, баб и подростков. Их не видно, они в желтой грязи. По прииску ходит очкастый, толкует с народом про выборы. Никита Жеребцов тоже все о выборах, как о собственном хозяйстве. Уральский торгаш, старый спутник и сосед Федор Барабанов говорит, что хорошего на сходе не жди. Федор всегда жалуется, все ему не так, словно нужна и тут Егорова подмога.
Вчера собрался большой сход, спорили, как выбирать. Пришли вятские старатели, старики и молодые, и объявили, чтобы на выборы пьяных не допускать, иначе они все уйдут со сходки и выберут себе старосту, а приисковую власть не признают.
— Уже подготовлен спирт, с утра президенты будут угощать народ, — кричали бабы.
— Откуда вам это известно? — закричал Барабанов.
— Это уж мы знаем! Тут за спирт и за опиум все золото выкачают…
— Гнать спиртоносов! — кричали кержаки.
Вятские стояли тоже дружно, Егор даже порадовался, на них глядя.
Так и решили вчера: пьяных гнать, не подпускать к сходке.
Катя подкатила пустую тачку.
— Я пошла обед варить, — она захихикала и, счастливая, убежала.
* * *
А день — чудо! И город, целый город вдруг приехал к Кате. Такого множества людей она никогда не видела.
Она — неграмотная, выросшая подле отца-пьяницы, попала сюда, увидела такую жизнь, о которой не знала. До сих пор она полагала, что все пьяницы! И она только со страхом ждала, что же будет, когда приедет Васькина мать. Увидит ее с нищим отцом? За Катей ведь нет ничего… «Или мать у Васи такая же добрая и нежная, как он? Ведь он в кого-то уродился?» Катя уже сказала Васе, что надо съездить купить обновы. «Васька женится и сам же должен меня обряжать! Хотя бы успеть до материного приезда!»
Лодка за лодкой подымались против течения. На берег лезли оборванные мужики, с припухшими, обожженными лицами, в волдырях и болячках.
— Не признаешь своих, Кондратьич? Тут гнус жгучий, он нас поел. Шишки нам наел на мордах.
— Никак, сват? Что-то, Родион, ты шибко нежный стал!
— Привел всю деревню, сватушка!
— Тятенька! — ринулась от бутарки Таня.
— Ну как, допустят нас? Нет? — спрашивал у Родиона долговязый Санка Овчинников. — Мыть-то, говорю, нас допустят ли?
— Да тут все свои. Вон зять Федя идет.
Санка боялся своего брата Котяя Овчинникова, с которым уже несколько лет жил не в ладах. Он слыхал, что Котяй и друг его, сосед Никита Жеребцов, тут в большой силе. Егор, конечно, силен, открыл прииск, но Егор — добрый, кто же его станет слушаться! Болела душа у Санки, что про Егора идут толки впустую, а настоящая сила тут у Котьки с Никитой. А брат всегда притесняет. С чужими как-то легче и лучше.
— А где Вась? — спросил Егор.
Татьяна махнула рукой за реку.
— Дозволь нам на твоей стороне, — низко кланялся огромный Овчинников. Борода у него посерела от набившейся мошки.
— У тебя клопы в бороде, как в бабкиной постеле, — сказал повеселевший Федя.
— Это лесные, зеленые…
— Что же с вами делать! — сказал Егор. — Мойте, раз явились. Не гнать же.
— Угощение уж как водится! — сказал Санка.
Федя любил тестя. С Родионом всегда можно выпить и весело поговорить.
Беднота, мужики-новоселы в зипунах и рваных шапках, и гладкие староселы в картузах с американскими широкими ремнями на рубахах проехали куда-то на двух лодках.
— На которой же стороне реки тебе желательно? — спросил Федя.
— А где Котяй? — спросил Овчинников.
— Он на Силинской, на той!
