Благополучие Равельских во многом проистекало из Равеля. Интара несла на себе корабли с товарами, и чтобы получать выгоду… Что-то купить, что-то продать, придержать, накрутить цену вдвое или, наоборот, скинуть…
Не графское это дело?
И плевать. Зато Равельские – не последняя фамилия при дворе. И последнюю корочку без соли не доедают, как некоторые, в коих только и есть благородства, что титул. А так – кальсоны под штанами, и те дырявые. Новые заказать – денег нет.
Равельский себя искренне считал рачительным хозяином, да так оно и было.
Высокий, статный, с хорошо округлившимся животиком и сильными руками, он даже внешне больше походил на купца, чем на графа. А когда он ради интереса один раз отрастил бороду, так и вовсе опростился. И стал похож больше на крестьянина, чем на графа.
Пришлось спешно бриться и больше никогда ничего не отращивать.
Сейчас Равельский думал, что его городу повезло. Через Равель проедет Шарлиз Ролейнская. Это Повод.
Именно так, с большой буквы. Обязательно надо хорошо принять принцессу, чтобы она отписала отцу. И устроить празднества на несколько дней, и…
Планов было много. В том числе – познакомиться со знатными саларинцами из свиты принцессы, а там, глядишь, и договориться о чем-то удастся. Дело житейское.
На встрепанного секретаря, который влетел в кабинет, Симон Равельский поглядел почти с раздражением, хотя в обычное время Ханс Римс был незаменим, даром что из простых горожан.
– Что случилось?
– Голубь! Из Ланрона! Степняки!
– И?
Симон воспринял новость с привычным равнодушием.
Ну, степняки. Ну, набег…
Это происходит два раза в год. Весной, когда степь подсохнет, и осенью, после сбора урожая. Правда, сейчас что-то рановато, но мало ли?
– Инкор захвачен!
Симон опрокинул чернильницу.
– Что?!
– Это не набег. Это война…
Ханс был бледен, как меленая стена.
– Война?
– Их не меньше двадцати тысяч, и они пришли не в набег. Это завоевание.
Симон схватился за сердце. Вообще, оно было совершенно здоровым, но от таких новостей что хочешь заболит.
– Вина налей…
Ханс повиновался, и Симон кивнул ему на второй кубок. Такую новость требовалось запить.
Дорогое крепленое вино Ханс махнул, словно воду, и положил перед градоправителем крохотную бумажку. Голубиная почта…
Симон отлично знал скоропись, расшифровывать не требовалось.
«Инкор захвачен. Двадцать тысяч степняков идут на Равель. Сообщи в столицу».
Всего девять слов и два предлога, а сколько в них всего?
Война – это страшно.
Это сожженные деревни, убитые старики, изнасилованные женщины, угнанные в рабство мужчины, это дети, которых ради забавы утыкали стрелами или побросали на копья…
Кому-то видятся награды и почести. Кому-то торговля оружием. А кому-то и разоренная земля.
Симон был из последних. Даром ему не нужна была та война, и с доплатой не взял бы…
А придется.
Симон посмотрел на секретаря.
– Закрываем город. Собираем ополчение… что с вояками?
Ханс только вздохнул.
Что можно ждать от торгового города? Не так уж много здесь людей, человек четыреста. Городская стража, портовая стража, конечно, кое-какие бойцы у купцов, матросы с кораблей…
– Надо объявлять всеобщий сбор. Ополчение, припасы, оружие…
Симон кивнул. Надежды, что война минует – не было. Если уж Инкор захвачен…
– Корабли мобилизуем. Сажаем на них баб с ребятишками – и отправляем вниз по течению.
– Не перехватят? – засомневался секретарь.
Симон махнул рукой.
– Не должны. Степняки на суше хорошо воюют, а на воде – плевать на них три раза. Опять же, поди догони корабли. Только это надо быстро делать…
– Вечером начнем, и пусть всю ночь грузятся…
– Прикажи портовой страже, пусть ко мне капитанов кораблей пригласят. Через три часа. Я со всеми поговорю, и пусть только кто-то откажется…
Зная градоправителя, Римс даже не сомневался – ничего хорошего упрямцев не ждет. А Симон, окончательно придя в себя и грустно покосившись на кувшинчик с вином, принялся отдавать приказания.
Объявить военное положение.
Собрать ополчение, открыть склады с оружием и раздавать его. Кольчуг на всех не хватит, ну и черт с ним, кожаных курток с лихвой.
Баб и детишек готовить к эвакуации. Нечего им тут делать.
Кто хочет – пусть остается, но без щенков. Что делают степняки с бабами в захваченных городах – все знают, опять же и осаду переносить легче, когда не думаешь каждую минуту о родных и близких.
Кстати – стены проверить, катапульты и баллисты вытащить, запасы смолы, стрел, ядер…
Одним словом – все, что возможно.
Симон не собирался сдавать город. Это ж какие убытки! С ума сойти можно! А вот жену и детей он отсюда отошлет в числе первых, сейчас сходит, поговорит…
Когда король пришлет войска? Неизвестно. Остается вцепиться зубами в родной город – и держаться, держаться…
Загоняем в город весь скот, проверяем колодцы… дел немерено. Даже подумать страшно, сколько всего нужно сделать – и лучше бы вчера, а приходится сейчас. А не позаботишься – степняки придут, потом сто раз пожалеешь.
Мысль о том, что Шарельф Лоусель ошибся или был введен в заблуждение, даже в голову градоправителю не пришла. Не из тех людей барон, чтобы ошибаться.
Что самое главное в торговле? Знание. Информация…
У Симона она была, и он не собирался терять ни единой минуты. Ни секунды!
И сам не потеряет, и другим дело найдет! И побольше, побольше! На клочке бумаги написать пару слов – и отдать секретарю.
– Скажи, пусть отнесут на голубятню и пошлют птицу в Ланрон.
– Да, ваше сиятельство.
«В столицу сообщу. Держитесь».
А что тут еще напишешь?
Война…
Да чтоб этих степняков шервули сожрали! Чего им не сиделось на месте? Одни убытки!
Аллодия, крепость Ланрон
Примерно то же самое думал в эту минуту и достопочтенный Шарельф Лоусель, расхаживая по гребню стены.
И радуясь, что не отмахнулся от мальчишки. Выслушал, принял к сведению и теперь не стоит перед степняками беспомощным ягненком на заклание. Нет…
В крепости хватит и продовольствия, и воды. Люди готовы ко всему, оружие вычищено, ворота закрыты.
